Антонин Згорж - Один против судьбы [Sam proti osudu]

Бетховен нарек свое детище по-новому. Удивленный ученик прочитал:

Молодой человек знал итальянский язык настолько, чтобы суметь понять:

«Героическая симфония, сочиненная в память Великого Человека».

Казалось, что композитор был доволен сделанным. Он повернулся к заинтересованному юноше и спросил:

— Ну, Рис, все как надлежит?

— Да, маэстро! — кивнул изумленный юноша, и у него вырвался вопрос: — Но кто этот Великий Человек?

— Это любой, кто боролся и погиб за то, чтобы завтрашний день был свободнее и счастливее, чем сегодня. Человеку свобода нужна, как воздух. Вы знаете, как я люблю жизнь независимую. Свобода и прогресс — единственная цель в искусстве, так же как и во всякой другой творческой деятельности. Великий Человек не может делать ничего иного, как бороться за это своими произведениями!

— Прекрасное название! «Героическая» симфония! Симфония eroica! — с удовольствием повторял мальчик.

— Из всех моих сочинений это самое любимое. Таким и останется навсегда, — задумчиво произнес Бетховен, листая ноты «Героической».

Осталось навсегда это название, как навсегда Третья симфония осталась любимой композитором, созданная им тогда, когда он, дрогнувший на какое-то время, вновь обрел мужество.

Однако вступление этой симфонии в мир не было легким. Впервые она исполнялась во дворце Лобковица, как это часто бывало. Собравшаяся публика рукоплескала холодно, из вежливости.

Как могла зажечь их сердца «Героическая», если они жили еще в старом мире — мире несвободы? Как могли понять мятежную симфонию люди, которые боялись революции больше, чем чумы?

— Это хорошо, в самом деле хорошо, — ободрил Лихновский.

Однако всем показалось, что сочинение слишком длинно.

Бетховен горько рассмеялся:

— Вот уж не знал, что господа считают минуты, для того чтобы понять, хороша музыка или нет. Но если я напишу симфонию, которая будет длиться целый час, «Героическая» покажется короткой!

Непонимание не особенно огорчило его. Он утешал себя: исполним симфонию в публичном концерте. И народ поймет ее обязательно, ведь он и есть ее главный герой.

Махнув рукой на временную неудачу, он ринулся в новую работу. Ничто не могло удержать его теперь, когда он понял, что потеря слуха еще не значит, что жизнь кончилась.

Вышла замуж Джульетта и уехала в Неаполь вместе с франтоватым Галленбергом. Пережил ли он это событие как катастрофу? Нет.

Обманула и надежда вылечить слух сельской тишиной. Опустил ли он руки в отчаянии? Только на мгновение!

Вулкан таил в себе много огня. И если он начал действовать, то с огромной внутренней силой, которая должна была вылиться в новые произведения. Завершив «Героическую» симфонию, Бетховен создал две фортепьянные сонаты, поразившие всех новой, неожиданной красотой.

Одна — ясная, как летнее утро в полях, все называли ее «Авророй». Вторая — мрачная, полная молний и нечеловеческой борьбы против судьбы. Ее назвали точно — «Аппассионата» — «Страстная».

Почти одновременно он создает концерт для фортепьяно, скрипки и виолончели. И сразу же приступает к работе над оперой, названной позднее «Фиделио».

Но и это еще не все. Этот же период подарил миру сонату для скрипки и фортепьяно. В будущем она будет называться «Крейцеровой сонатой», — композитор посвятил ее скромному скрипачу, приехавшему в Вену вместе с первым французским посольством.

Три года прошло с того мрачного вечера, когда доведенный до отчаяния Бетховен написал в Гейлигенштадте свое прощальное письмо. И за эти годы он доказал, что художник, лишившись слуха, не сделался немым. Он принес миру творения такой красоты и силы, равных которым еще не создавал никто.

Казалось, он так решительно замкнулся в своем недоступном ни для кого царстве звуков, что никакая боль не в состоянии тронуть его. Но знавшие его — Рис, Цмескаль и прежде всего Стефан Брейнинг — чувствовали, что сердце его вечно оставалось полем боя.

В своем искусстве он всегда был победителем. Иное дело, когда он возвращался к своим повседневным заботам. Его снедает беспокойство, он мечется, в его движениях нет уверенности. Еще чаще, чем раньше, он меняет квартиры. В 1804 году он снимает их сразу целых четыре: одну совместно с Брейнингом, одну в театре и две за городом. И покоя не находил ни в одной из них. Удовлетворение давала только музыка.

Верный друг композитора Франц Брейнинг пишет Францу Вегелеру о своих опасениях:

Вы не можете поверить, милый Вегелер, какое неописуемое (я должен был бы сказать — ужасающее) впечатление произвела на него потеря слуха. Представьте себе сознание несчастья у этой порывистой натуры! Он замыкается в самом себе, часто относится с недоверием к лучшим друзьям… Во многих вещах он нерешителен. За исключением тех минут, когда проявляется его прежняя подлинная натура, общение с ним поистине требует больших душевных сил.

Да, человек не знает, что его ждет… Когда он приехал ко мне тогда, его постигла горячка, казавшаяся смертельной. Потом она сменилась долгой перемежающейся лихорадкой. Сейчас он уже здоров.

На самом деле он не был здоров. Разве только казался таким. Болезнь покинула его тело, но не было покоя в его душе. За днями, полными спокойного мужества, подкрадывались дни, полные безнадежности и даже ожесточения.

Слух неумолимо ослабевал. Происходило это постепенно, и композитор еще мог играть роль рассеянного, но вечное притворство тяготило его.

Он снова и снова поверял свое горе роялю. Тот никогда не обманывает его. Не делает вид, что глухой на самом деле не глух. Он говорит ему ужасающую правду. Количество тонов, доступных его слуху, все уменьшается. Высоких он уже не слышит, низкие еще доступны ему, да и то требуется сильный удар по клавишам.

Но придет день, когда не помогут уже и сильные удары по клавишам. Это будет смертный день Людвига ван Бетховена — музыканта.

Таков лик дьявола, снова травившего страдальца днем и ночью! Бетховен — этот поразительный сплав силы и отваги — готов был согнуться!

Его снедает подозрительность, свойственная каждому, утратившему слух. Ему постоянно кажется, что люди говорят о нем насмешливо и недружелюбно, даром что это близкие ему люди. Они смеются, а он не знает почему. Говорят с печалью — но о чем? Душа глухого мечется в потемках, и ей всюду мерещатся чудовища.

При этом у ворот была новая беда, давно знакомый ему недуг — нужда! Прославленный композитор не мог уже спокойно пользоваться княжеской помощью. Правда, ему теперь хорошо платят издатели, по он поглощен сейчас большими сочинениями и совсем не пишет мелких, за которые деньги поступают сразу. Когда «Героическая» возместит ему потраченное время? А когда опера «Фиделио»?