Антонин Згорж - Один против судьбы [Sam proti osudu]

Почти каждый вечер в Коромпе завершался музицированием в тесном домашнем кругу. Изредка появлялся кто-нибудь из соседей, приехавший на коне. Частенько заглядывал духовник Брунсвиков — старец с волосами удивительно белыми и с глазами удивительно черными.

Бетховен играл, не дожидаясь просьб. Он чувствовал себя у Брунсвиков как дома. Никто не давал ему почувствовать неравенство их происхождения. На нравах старых университетских друзей они были на «ты» с Францем Брунсвиком. Его сестра была для Бетховена просто Терезой, без всяких титулов.

Он приносил с собой свертки нот, проигрывал отрывки из «Героической» и из злополучной оперы «Фиделио». Несколько раз в груде нот оказывалась «Аппассионата». Но ни разу композитор не сыграл из нее ни единого такта.

Ему хотелось бы сыграть «Аппассионату» для той единственной души! Да, только так! И снова он уносил клавир в свою комнату. И все же однажды забыл его на рояле. Он обнаружил это на другое утро, и самым удивительным образом!

Он возвращался с прогулки из лугов, покрытый росой; подойдя к своей комнате, Бетховен остановился пораженный: его соната, которую он так тщательно таил от света, приглушенно доносилась из гостиной.

Или он ошибается? Может быть, это звуковой мираж? Может быть, его мозг переутомлен? Он прислонился к стене и слушал.

Нет! Кто-то в действительности играл его «Аппассионату», ее первую часть, в которой мечется Душа, а Зло нападает на человека, а тот взывает о помощи и предчувствует печальный конец.

Кто посмел прочитать его исповедь?! Он без стука открыл дверь. За роялем, спиной к двери, сидела Тереза. Она отрешилась от всего и ничего не слышала вокруг себя.

— Тереза! — позвал он, и в этом возгласе слышалось и удивление и гнев.

Она испуганно вскрикнула, повернулась к нему и поднялась со стула; ее лицо залилось краской.

— Простите, ведь ноты лежали здесь! — Она опустилась на стул, почти упала на него, закрыв лицо руками. — Это так удивительно, Людвиг, это ужасно, это прекрасно… Почему вы никогда не играли это нам?

Он молчал некоторое время, потом сказал:

— Есть вещи, которыми человек до поры до времени не делится ни с кем.

Она прикусила губу:

— Вы очень страдали!

— Все, что хочет выжить под небесами, вынуждено бороться против рока — трава, человек, все человечество. Но мало кому приходится вести столь тяжкую борьбу, как мне.

— Я знаю, — ответила она теми же словами, как и когда-то. — Но Бетховен не может проиграть бой.

— Не может? — горько переспросил он. — А если у него связаны руки? Если он осужден к ужасной каре — глухоте?

— Луиджи! — позвала она. — Я отдала бы свою жизнь, чтобы освободить вас от вашей беды. — Она в первый раз назвала его этим именем — раньше позволяла себе это только в своих думах.

— Иногда легче умереть, чем жить, — сказал он глухо. При этих словах он быстро нагнулся и поцеловал ее руки — одну и другую. — Но я не сто́ю того, чтобы за меня умирал кто-нибудь. За человека такого ничтожного таланта? За такого грубияна, за недотепу?

— Луиджи, но вы должны чувствовать, что… — запнулась она, охваченная нежностью. — Не вынуждайте меня, чтобы я сказала вам…

Он смотрел на нее смущенно и непонимающе. Потом сказал сдержанно:

— Эту сонату я еще не давал играть никому. И никому не играл сам. Ждал, что придет день — один из тысяч. Ждал, что придет человек — единственный из миллионов… — Он помолчал и горячо добавил: — Тереза, хотите, чтобы я сыграл ее вам?

Она покраснела и отошла от рояля:

— Очень прошу вас!

— Я буду продолжать оттуда, где вы кончили, — сказал он, усаживаясь.

И вот струны запели баюкающее анданте. Это мечта о счастье, мольба и благодарность. Мирный голос благожелательной судьбы обещал блаженный покой. Но в заключительной части снова возникают враждебные силы. Погибнет ли человек в разбушевавшихся волнах? А может быть, в конце концов его могучий дух победит? Этот вопрос должен разрешить сам слушатель — в меру своих сил и отваги.

Она решила его утвердительно. Что может остановить человека, непоколебимо идущего своим путем?

Тереза поднялась с кресла, потрясенная и гордая тем, что именно она стала первой слушательницей этой удивительной сонаты.

— Благодарю вас! Я благодарна вам так, что не нахожу слов. Но чем я заслужила честь первой услышать эту волшебную музыку?

— Чем? — засмеялся Бетховен. — Всем, что в вас есть хорошего. А такого в вас очень много. Столько, что вы заслуживаете большего, чем прослушать первой мое сочинение. Когда я дам печатать сонату, на ней будет ваше имя. Я посвящу ее вам!

— Но чем же я отблагодарю вас? Скажите мне, что я могу сделать для вас?

Он ненадолго задумался, и его глаза сказали ей то, чему она боялась поверить.

— Позвольте мне сказать это сегодня вечером!

Весь день провел он в мучительных раздумьях. Только к вечеру, когда багряное солнце садилось за горизонт, он подвел итог своим размышлениям. Любовь к Джульетте напоминала дорогу в тупик. Разве могло быть что-то прочное между ними? Он серьезен, а она так легкомысленна. Истинная любовь возможна при условии родства душ! Встретил ли он теперь человека равноценного?

Пришел вечер, такой, будто его придумал поэт. Влажный майский ветер донес в комнаты запах цветущих лип, над черными кронами деревьев плыла луна — круглая, золотая. Небольшое общество сидело в музыкальной гостиной, единственная свеча горела на открытом рояле. В углах комнаты был таинственный полумрак. Лунный свет, лившийся в окна, навевал мечтательное настроение.

Бетховен сел к роялю, и его взгляд искал Терезу. Он смотрел на ее лицо, и оно показалось ему удивительно бледным. На нем темнели ее большие умные глаза. К нему был обращен ее вопросительный взгляд. В креслах сидели привычные слушатели — хозяйка дома, молчаливый Франц и духовник с белоснежными волосами.

Рояль заговорил нежно и робко, будто боялся нарушить счастливую тишину. Мелодия лилась легко, неуверенная и приглушенная. Но вот она стала расти, усиливаться, и постепенно возникал мотив, уже знакомый Терезе. Певучее анданте из таинственной сонаты, полное человеческого тепла, в котором не было места злу, шептало о надежде.

Девушка дрожала от волнения. Вот теперь, сейчас грянет эта буря и унесет все, что дорого человеку.

Но сурового нападения темной силы не было. Неожиданно для нее анданте постепенно перешло в аккорды в басах. Эти дивные звуки, которых раньше в сонате не было, рассказывали о появлении чего-то важного, торжественного. Постепенно они стихли, стали доверительными, и Тереза узнала в них «Арию», давно знакомую «Арию» Иоганна Себастьяна Баха: