Антонин Згорж - Один против судьбы [Sam proti osudu]

Господа звали, стучали, колотили в дверь, а позади стоял слуга — громадного роста.

В комнате Бетховена стояла грозная тишина.

— Ломай замок! — приказал князь.

Лакей нажал, дверь затрещала. Он с силой надавил снова — послышался скрежет ломающегося железа. В замке сухо треснуло.

Во главе с Лихновским все ворвались в комнату. Бетховен вскочил, лицо его потемнело, глаза бешено сверкали.

— Вон! Как вы смеете!

— Мы уйдем отсюда только с вами! — закричал князь. — Я вас обещал.

— Никто ничего не смеет обещать за меня!

— К чему эта комедия? Вас же не убудет от этого. Пойдемте! — И князь сделал шаг, намереваясь взять за руку взбешенного музыканта.

— Не подходите! Не прикасайтесь ко мне! — прорычал Бетховен. Казалось, что он совершенно обезумел. Он смотрел на старого друга глазами, налитыми кровью. Все зло, существовавшее в мире, сосредоточилось сейчас для него в этом человеке.

Итак, в его друге все же пробудился властелин. С плеткой в руках! Он ведь князь, князь! Один из тех, которые хотят отнять у него единственное его счастье — его Терезу! Князь, а нянчится с наполеоновскими лакеями. А чего еще и ожидать? Рыбак рыбака видит издалека!

Но и Лихновского душила злоба. Хозяин он в замке или нет? И он снова, взяв Бетховена за руку, попытался вести к двери.

Но гнев уже переливался через край. Бетховен отскочил назад, быстро повернулся, и они снова стояли лицом к лицу. В сильных руках Бетховена над головой тяжелый дубовый стул.

Еще секунда, и он размозжит князю голову.

Удара не последовало, и это не было заслугой ни того, ни другого. Тучный Опперсдорф громко закричал и бросился между ними. Он теснил композитора, подталкивал к двери князя. И между ними уже оказалась стена из людей, одновременно говоривших, хотя никто друг друга не слушал.

Потом сразу наступает тишина. Только где-то на лестнице звучат взволнованные голоса, но и они стихают.

Композитор стоит среди комнаты, тяжелый стул валяется у его ног. Он толкнул его ногой, рванулся к шкафу, натянул плащ и уже в шляпе, обмотав горло шарфом, начал выбрасывать все свои вещи на середину красного ковра.

Потом, будто вспомнив что-то, бросился к кипе бумаг, вытащил из нее связку каких-то нот и чистую бумагу.

Стоя он быстро пишет несколько строк. Записка остается на столе, когда он уходит со связкой нот в руках. Изуродованная дверь остается открытой настежь.

Он постучал в каморку слуги:

— Завтра утром доставьте мои вещи в Опаву. Я возвращаюсь в Вену.

Заспанный слуга мигает глазами и, заикаясь, повторяет:

— В Опаву? В Вену? А как же я вас там найду?

Вместо ответа композитор только махнул рукой. Поспешные шаги затихают. Темная фигура в плаще покидает замок — он оказывается в черной тьме позднего вечера. Под дождем. Ведь и небо редко бывает милосердным к Бетховену!

Композитор выбирается на дорогу, ведущую к Опаве. Он не останется под крышей дома, где барское насилие настигает вас даже в вашей комнате.

Людвиг Бетховен не станет дожидаться пинка, которым его сбросят с лестницы. На него обрушилась непогодь, потоки воды обдавали его из луж и падали на него с неба. Под плащом он прижимал к себе самое дорогое, что у него есть — «Аппассионату», свою страстную сонату, посвященную Терезе Брунсвик. Композитор промок до нитки. Намокли и ноты.

И через столетия люди будут всматриваться в рукопись, отыскивая следы этой страшной ночи.

Промокший до нитки, брел Бетховен по незнакомой дороге. После полуночи он прошел ворота опавской крепостной стены.

Утром Лихновский обнаружил на столе письмо:

Князь!

Тем, чем вы являетесь, вы обязаны случайности своего рождения. Тем, чем я являюсь, я обязан самому себе. Князей существует и будет существовать тысячи. Бетховен — только один.

Уже давно Бетховена все сильнее притягивает поэзия величайшего из современных немецких писателей Вольфганга Иоганна Гёте. Некоторые стихотворения поэта неотступно живут в памяти, непрестанно звучат в ушах и требуют, чтобы их красоту он воплотил в музыке.

Сейчас Бетховен сидит над одним из самых любимых. Он заканчивает музыку на «Песнь Миньоны». Это печальная жалоба итальянской девушки, разлученной с родиной. Как страстно звучат ее воспоминания о счастливом детстве!

Миньона тоскует о родном крае, где жизнь была безмятежной, спокойной, и Бетховен вкладывает в эту мелодию свою собственную тоску. Он думает не об Италии, а о том уголке венгерской земли, где в парке стоит белый дом.

Там у деревьев есть свои имена, а может быть, есть человеческие души. По глухим дорожкам там бродит задумчивая Тереза.

Путь от Вены в Коромпу недолог. От Вены Коромпа совсем недалеко, но поездка туда несбыточна. Как пропасть лежит на его пути запрет родственников. Разве он жених для Терезы? Он, неимущий, не обладающий фамильным гербом, даром что в свои неполных сорок лет он признан первым среди немецких композиторов.

Снова и снова он проигрывал эту песню, надрывавшую его сердце, внося последние поправки. Перед его мысленным взором была Миньона из стихотворения Гёте, стройная девушка с пламенными очами и нежным лицом в рамке черных волос.

Вдруг чьи-то маленькие руки легли на его плечи. Он сердито повел плечом. Кто осмелился войти, когда он играет!

Вместе с прикосновением чужих рук до него донесся аромат тонких духов. Прежде чем он повернул голову, таинственный посетитель склонился к нему, и женский голос сказал ему на ухо:

— Это я — Брентано.

За его спиной стояла прелестная женщина, с овальным розовым лицом и большими глазами, сверкавшими в тени соломенной шляпы. Разве только отсутствие южной смуглости не позволило принять ее за ожившую Миньону! Мрачное настроение сразу покинуло его. Бетховен, не вставая из-за рояля, подал ей руку через плечо и весело сказал:

— Я только что сочинил для вас песню. Хотите ее послушать?

Она молниеносно кивнула головой, прошла вперед и оперлась руками о рояль. Ее карие глаза смотрели ему в лицо. Рояль запел, и за ним вступил мужской голос:

Странный голос… Резкий, громкий, такой, какой часто бывает у глухих. Девушка слушала с грустью. Но скоро ее так захватила сама песня, что она забыла обо всем. Щеки ее запылали, когда она зааплодировала:

— О, как это красиво! Прекрасно!

— Тогда я спою еще одну. Хотите? — воодушевился Бетховен и запел другую песню Гёте, о любимой Италии, голосом еще более громким и резким:

Беттина снова аплодировала ему, и он поблагодарил ее: