Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Жена штандартенфюрера

— А куда же тогда все люди делись?

Я молча смотрела на неё, почти не мигая. День ото дня знакомый мир все быстрее рушился вокруг меня, и я ничего не могла с этим поделать. Я опустила глаза на кружевные ленты, которые я всё ещё держала в руках, те самые ленты, что всегда улыбающаяся Руфь Либерман держала в её ловких руках всего день назад, и почувствовала, как слёзы заполнили мои глаза. Я их больше никогда не увижу… Я медленно опустилась на пол и тихонько заплакала.

— Мне очень жаль, дорогая. — Сара села рядом и обняла меня за плечи. — Ты хорошо их знала?

— Они были нашими семейными портными. Я всю жизнь к ним ходила. Они были нашими друзьями. Они были такими добрыми, чудесными людьми! Я только вчера здесь была, когда они заканчивали платье мне ко дню рождения. А мы им даже не успели заплатить!

Не знаю почему, но эта последняя мысль так меня расстроила, что я совсем зарылась лицом в пальто Сары и разрыдалась.

Я стояла за сценой, разогреваясь перед выступлением. Сегодня опять был полный зал. Те же самые люди, что всего несколько дней назад сожгли все до одной синагоги в Берлине, решили обратиться к искусству. После того, как большую часть их неарийских соседей согнали в лагеря, они решили нарядиться по такому случаю, вывести своих дам в свет и отправиться на балет, словно награждая себя за прекрасно выполненную работу. Животные. Бездушные животные.

Раньше тем вечером один из работников сцены принёс мне букет роз от «какого-то важного господина в форме». Цветы продержались на моём столе ровно минуту, пока я «случайно» не столкнула вазу на пол и она разлетелась на мелкие осколки. На секунду мысль промелькнула у меня в голове, а не наступить ли мне на это стекло и не сказать фрау Марте, что выступать я ни сегодня, ни в ближайшее время не смогу, пока всё не заживёт. Так мне хотя бы не придётся танцевать для этих «важных господ в форме» в первом ряду, с Райнхартом во главе. Но прежде чем моя ступня коснулась стекла, я задумалась, а не будет ли это означать, что они победили? Что сломили мой дух также, как и дух моего народа? Ну уж нет, так просто я сдаваться не собиралась.

Тем вечером я танцевала с таким чувством, что даже фрау Марта, крайне скупая на похвалу, несколько раз одобрительно мне кивнула за сценой, повторяя: «Умничка! Отличная работа!» Тем вечером я посвятила свой танец моим людям, всем тем, кто уже погиб, и тем, кто ещё будет долго страдать от рук их мучителей. Я не знала, как ещё выразить свою грусть и жалость, но уже тогда пообещала себе, что я обязательно найду способ, чтобы им помочь, чего бы это мне не стоило. Я не дам себя запугать, как мой отец дал себя запугать этим нацистам. И никогда частью этой новой страны я не буду. Я найду способ с ними бороться.

Однако, моя решительность, наполнившая меня необъяснимой радостью и облегчением после выступления, долго не продлилась. Как только я попыталась быстро выбежать через черный ход, штурмбаннфюрер Райнхарт, чьего общества я как раз и пыталась избежать, поймал меня за руку.

— Куда вы так спешите, Аннализа? Я хотел представить вас важным людям. Вы произвели на них такое впечатление вашим танцем, и я хотел бы, чтобы вы присоединились к нам за ужином.

— Простите, Ульрих, но давайте отложим это на другой день. Я ужасно устала и безумно хочу спать.

Моё первое «нет» Райнхарту вышло намного проще, чем я того ожидала. Я даже испытала какую-то гордость за себя. Но в самом деле, после того, что он сделал с Либерманами, я больше не собиралась изображать перед ним не то, что дружбу, но даже элементарную вежливость. Только вот оказалось, что штурмбаннфюрер не привык принимать отказы.

— Я боюсь, это невозможно, Аннализа. — Хоть он и улыбался, хватка его на моей руке не ослабла ни на секунду. — Вы — мой трофей на сегодня, и мне не терпится вас всем показать.

Я попыталась выдернуть руку, но безрезультатно.

— Ульрих, вы делаете мне больно. Не забывайте, что я балерина, а не солдат.

— Да? А может ваша рука болит после того, как вы два дня подряд вычищали весь этот еврейский хлам с улиц? — Он сощурил свои ледяные глаза.

Я действительно помогла нашим соседям, и особенно доктору Крамеру, который, к счастью, пережил и погром, и депортацию, привести их бывшие лавки и конторы в более или менее надлежащий вид, но вот как Райнхарту стало об этом известно?

— Я помогла нашему семейному доктору. Он спас жизнь моего брата.

Ответ явно его не удовлетворил.

— Ваша семья начинает вызывать у меня всё больше и больше интереса, Аннализа. Вы ходите к евреям-портным, ваш врач — еврей, ваш бывший партнёр… Может, мне следует сделать запрос в гестапо, или лучше сразу в головной офис СД, прямиком в секретную службу, чтобы расследовать это крайне любопытное дело? Вы, похоже, очень симпатизируете этим грязным крысам.

Я хотела крикнуть «Ты — самая большая и грязная крыса, которую я только встречала!» ему в лицо, но в последнюю секунду прикусила язык. Гестапо прозвучало совсем даже нехорошо, и меньше всего я хотела втягивать свою семью в неприятности. С другой стороны, если Райнхарт решил начать меня запугивать в надежде, что я сразу же стану покладистой и начну следовать всем его требованиям ни слова не говоря, то в этом он точно ошибался. Поэтому я просто пожала плечами и спокойно ответила:

— Делайте, как считаете нужным, герр Райнхарт. Мы люди честные, и скрывать нам нечего. Мой отец жертвует достаточно денег партии, чтобы считаться добропорядочным гражданином.

— А его дочь в это время даже не знает базовых принципов этой самой партии, судя по расовой принадлежности тех, с кем она водит дружбу.

— Благодаря вашей партии, у меня скоро и вовсе не останется друзей.

— Да, кстати, что случилось с тем маленьким жидёнком, что с вами танцевал? Как его звали? Адам?

— Он покинул страну. И правильно сделал.

— Скучаете по нему?

Несмотря на саркастичный тон, штурмбаннфюрер Райнхарт выглядел уже по-настоящему угрожающе. В плохо освещённом коридоре в его чёрной форме и с сверкающими от гнева глазами, он был воплощением зла. Не знаю, почему мне вдруг вспомнилось, как отец однажды учил меня, что если вдруг мне когда-то встретится рычащая собака, готовая напасть, я ни в коем случае не должна выказывать страха. Надо смотреть ей прямо в глаза и ни на шаг не отступать. Вот я и не отступила.

— Каждую минуту.

Что случилось дальше я не могла предвидеть и в страшном сне: Райнхарт схватил меня за горло и со всей силы швырнул к стене, не разжимая пальцев вокруг моей шеи. Я сильно ударилась головой, но к счастью хотя бы не потеряла сознания. Он прижался щекой к моей и процедил сквозь стиснутые зубы:

— Ты, маленькая потаскуха, ты с ними шляешься, а со мной, штурмбаннфюрером СС, в игры вздумала играть?! Ну ничего, я тебя научу, как любить свою страну!