Элли Мидвуд - Девушка из Берлина. Жена штандартенфюрера

К моему удивлению, я нигде не могла его найти, а когда я обратилась к одному из танцоров с вопросом о том, что случилось с моим партнёром, тот только сделал на меня огромные глаза и зашептал:

— Ты что, ничего не слышала? Их всех распустили!

— Кого «их»?

— Евреев!

После этого он покачал головой и оставил меня одну в полном оцепенении. Но этого же не могло быть! Половина нашей труппы состояла из евреев! Половина оркестра! Как они могли такое сделать?

Всё ещё до конца не веря в происходящее, я направилась прямиком в зал для репетиций, где мы всегда «разогревались» у станка по утрам. Я даже ещё не переоделась; всё, что сейчас занимало мои мысли, было увидеть фрау Марту и лично её обо всём расспросить. Как только я открыла дверь в зал, я сразу же заметила её говорящей с группой танцоров, собравшихся вокруг неё. Сегодня её голос звучал необычайно тихо. Она заметила меня и подозвала меня жестом.

— А, Аннализа, хорошо, что ты здесь. Подойди, мы как раз обсуждали кое-какие изменения, касающиеся нашего театра.

— Это правда, что… — Я не смогла закончить предложение, но она, казалось, поняла всё без слов и опустила глаза.

— Боюсь, что да, дорогая. К сожалению, несмотря на всю благодарность и тёплые чувства, что мы питаем к нашим бывшим коллегам, некоторых из них пришлось распустить. Это было не моё решение, я всего лишь следую новому закону министерства пропаганды по вопросам расовой чистоты в сфере культуры и искусства, согласно которому танцоры еврейского происхождения не могут больше выступать с арийцами.

— Но это же половина нашей труппы!

— Знаю, дорогая, и я вынуждена была попрощаться с ними с тяжёлым сердцем, поверь мне. Это затронуло не только Берлин, по всей стране происходит то же самое. Я ничего не могу поделать.

Одна из солисток нарушила тишину, приняв мою сторону, в отличие от остальных, которые молча стояли, уставившись в пол:

— Но как же мы будем теперь выступать? Мы потеряли часть лучших наших танцоров! А Сюзанна? Она же была нашей примой! Кто теперь её заменит?

— Во-первых, её настоящее имя было Шошанна, а не Сюзанна. — Гретхен, ещё одна солистка, с которой мы никогда не ладили, потому что она слишком напоминала мне змею: холодную интриганку с ядовитым языком, присоединилась к нашему разговору. — А во-вторых, у нас теперь будет нормальная, арийская прима, и я лично думаю, что это просто замечательно. Любая из присутствующих девушек мечтает занять её место, разве я не права?

— Ну не так же! Это же несправедливо! — Я смотрела на Гретхен, не веря тому, что только что услышала. Мы все были как одна большая семья, а она теперь радуется, что половина семьи исчезла?

— А тебя это почему так волнует?

— Я только что потеряла лучшего партнёра и моего хорошего друга. Половина труппы разделяют мои чувства, я уверена, просто боятся сказать!

— Ох, простите, ваше невинное высочество! А знаешь, что я думаю? Я думаю, что их всех погнали взашей, потому что твоему первому немецкому ухажеру не понравился твой второй еврейский ухажёр. Вот он и принял меры.

Пара солисток хихикнули в ответ на шутку Гретхен, пока я боролась с желанием не стукнуть её хорошенько по голове. Вместо этого я только покачала головой и сказала:

— Как ты можешь быть такой злой, Гретхен?

— Да уж лучше я буду злой, чем любительницей евреев.

— Ну всё, хватит! — фрау Марта наконец взяла ситуацию под контроль своим властным голосом. — Нам всем сейчас нужно сосредоточиться на том, что нас объединяет, а не разделяет. И эта вещь — балет. Так что, солистки, я жду вас через тридцать минут ровно в четвёртом репетиционном зале для прослушивания на роль Сюзанны. Также нам нужно в срочном порядке заполнить три освободившихся места новыми солистками, так что день будет длинный. Идите, переодевайтесь и я вас жду.

— Мне правда очень жаль, Адам. — После изнурительного (больше в моральном плане, чем в физическом) дня в театре я зашла к доктору Крамеру, чтобы проведать моего друга. Сам доктор всё ещё был на работе, и мы решили скоротать время за чаем, ожидая его прихода. — Что ты теперь думаешь делать?

— Отец считает, что мне нужно поехать в Швейцарию, а оттуда — в Нью Йорк. Там много театров, и он думает, мне легко будет устроиться там на работу, пусть и в каком-нибудь маленьком театре. Но главная причина в том, что он не хочет, чтобы я оставался в Берлине. Он считает, что здесь становится небезопасно, если ты понимаешь, о чем я.

— Понимаю. — Я снова принялась разглядывать свою чашку. Мне не хотелось расставаться с моим другом, но и доктор Крамер был прав: в Берлине для них точно становилось небезопасно. — Так что ты решил насчёт даты? Когда уезжаешь?

— Если честно, я ещё не решил, ехать мне или нет. Не хочу отца здесь одного оставлять, я же вся его семья.

— Но чем же ты тогда будешь зарабатывать на жизнь? Ведь балет был твоей единственной профессией…

— Я могу помогать папе с практикой. Я почти вырос в его кабинете, и после всех лет, проведённых за ассистированием ему, я ничем не хуже настоящего врача, только без диплома. И к тому же, если я уеду, кто же позаботится о тебе и твоих ногах?

Его тёплая улыбка быстро растаяла, и я решила, что он скорее всего вспомнил о моём «немецком ухажёре номер один», как Гретхен его называла. Но Адам всё равно взял мою руку в свою и крепко её сжал.

— Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, Аннализа.

— Тебе о себе нужно беспокоиться, Адам, а не обо мне. У меня всё отлично.

Он посмотрел мне прямо в глаза и вдруг проговорил неожиданно тихо и серьёзно:

— Ты знаешь, что эти нацисты видят в женщинах, Аннализа? Им плевать, добрая ли у тебя душа или каким хорошим ты можешь быть другом. Всё, что им нужно, это высококачественный генетический материал: светлые волосы, светлые глаза и кожа, атлетичность… Всё, чего они ищут, это породистую самку, чтобы она воспроизвела им потом такое же породистое арийское потомство. Я читал, что этот Гёббельс об этом пишет. Они хотят людей разводить как собак, путём искусственного отбора. Я всё это к тому, что… Не хочу, чтобы ты становилась частью всего этого.

После недолгого раздумья я улыбнулась погрустневшему Адаму и сказала:

— Ну что ж, если они хотят от меня чистокровное арийское потомство, их ждёт большой сюрприз. Потому что даже если я и выгляжу как типичная арийка, ничего общего, кроме внешности, у меня с арийцами нет.

Судя по его склонённой набок голове, я его совсем сбила с толку.

— О чем ты таком говоришь?

— Клянёшься никому и никогда не повторять, что я тебе сейчас скажу?

— Клянусь.

— Я — ашкеназийская еврейка, Адам.

С минуту Адам молчал, явно шокированный новостями, но потом всё же обрёл контроль над своим голосом.