Геннадий Дмитриев - Тайна портрета неизвестной дамы

Ближе к перевалу лес стал редеть, сделалось светлее, и вскоре седло перевала уже очерчивалось на фоне темнеющего неба, с окрашенными последними лучами заходящего солнца, легкими перистыми облаками. Когда Гаральд выехал на перевал, почти стемнело, но справа, под скалой, горел огонь, обозначая жилище монаха-отшельника. Старик встретил Гаральда так, как будто бы давно ждал его — в котелке варился суп, для лошади заготовлено сено, а в пещере, на деревянном настиле, была приготовлена постель из свежей, пахнущей ароматом высокогорья, травы. На удивленный вопрос Гаральда старик ответил:

— Я знал, что ты сегодня должен приехать, просто знал, потому и ждал тебя. Как прошло твое путешествие? Нашел ли ты, что искал?

— Ты и об этом знаешь? — снова удивился Гаральд. — Раз я жив, значит путешествие прошло удачно, а о находках смогу судить после того, как разложу все свои эскизы, и как следует рассмотрю их, все вместе, в определенном порядке.

— Можешь оставаться у меня, тут и рассмотришь свои картины.

— Спасибо, старик, — ответил Гаральд, — но задерживаться у тебя мне нельзя, я тороплюсь домой, в свой замок, отец с матерью ждут меня.

— Боюсь, что там тебя могут ждать не только отец с матерью, но и те, кто преследует тебя, — старик коснулся рукой одежды Гаральда, предлагая ему присесть.

— Они не знают, кто я, как они могу знать, что там, в долине, замок моего отца? Скорее они могут нагрянуть сюда, в твой скит.

— В мой скит никто не нагрянет, меня считают колдуном, и общаться со мной — это прямая дорога на костер.

— Но я-то общаюсь с тобой, — сказал Гаральд, присаживаясь на сколоченный из грубых досок табурет у вкопанного в землю деревянного стола.

Старик разлил по глиняным мискам суп, разломил хлеб и предложил Гаральду поужинать.

— Ты другое дело, — ответил он, — ты свободный человек, и не молишься выдуманным богам.

— А каким богам молишься ты, старик?

— Бог един, — ответил старик, поднимая голову к небу, — Ему, Единому и Всевышнему молюсь я, все остальное — выдумки людей.

— А каким именем ты его называешь?

— Каким именем? — старик посмотрел на Гаральда, показал рукой на небо, на горы, на долину, что лежала внизу во тьме, и сказал: — Каким именем назовешь ты это небо и звезды? Каким именем назовешь ты ветер, что клонит верхушки сосен, и гонит по небу облака? Каким именем назовешь ты дождь, что проливается на землю? А пение птиц? А те чувства, которые испытывает человек, когда видит все это, все, что окружает тебя, все что живет в душе твоей — все это и есть Бог.

— Ты смущаешь меня, старик, — сказал Гаральд, — я верю в Господа Бога нашего, Иисуса Христа, отдавшего жизнь свою за грехи людей, а ты, ты, разве не веришь в него?

— Вот ты говоришь, верить в Бога, ты веришь в то, что Бог существует, и что он приходил на Землю в образе Иисуса Христа. Вера возникает там, где не достаточно знаний, а если я знаю, что Бог существует, что он везде, и в шепоте травы, и в шелесте дождя, и в рокоте грозы, и в пении птиц, то верить надо Богу, верить тому, что говорит он тебе, отвечая на молитвы твои.

— Я молился, но не слышал, чтобы Бог отвечал мне, — Гаральд посмотрел на старика с сомнением во взгляде. — Откуда ты знаешь все это?

— Откуда я знаю все это? — старик погладил бороду, усмехнулся. — Я спрашиваю Его в молитве своей, и он отвечает мне, отвечает ветром, проснувшимся вдруг среди тишины, камнем, сорвавшимся со скалы, путником, явившимся ко мне в поздний вечерний час. Спроси, и он ответит тебе, нужно только уметь прочесть этот ответ, и верить, верить Богу.

— А Иисус Христос? — не унимался Гаральд. — Кем он был?

— Он был человеком, и называл он себя не иначе, как Сыном человеческим, когда его почитали как Сына Божьего. Он был пророком, получавшим откровение Божье, он учил людей истине, но прошли века, и его слова исказили, он учил, чтобы люди не поклонялись кумирам, а они сделали кумиром его.

— Я уже слышал это, — тихо сказал Гаральд, вспомнив странника, встретившегося ему в горах, того, что наполнил новым смыслом его жизнь.

Утром, на следующий день, Гаральд собирался в путь, собирался не спеша, без суеты, как собираются люди в трудную и опасную дорогу, тщательно проверил подпругу, стремена, крепление черезседельных сумок, уздечку, поводья. Он положил руку лошади на холку, погладил ее, посмотрел в глаза и сказал:

— Ну что, Ромина, пора в дорогу.

— Не стоит тебе ехать, — сказал старик, — чую, беда ждет тебя в замке твоем, тревожно мне.

— И мне тревожно, потому ехать надо, я буду осторожен, старик, в замке отец и мать, и если с ними беда, не могу я здесь сидеть, — ответил Гаральд и вскочил на лошадь.

— Да, хранит тебя Бог! — крикнул старик.

Но только Гаральд тронулся с места, только ступила лошадь на узкую каменистую тропу, как раздался гул, переходящий в рев камнепада, камни, сорвавшись со склона, катились, прыгали, перелетали через тропу, низвергаясь в пропасть, поднимая облака пыли. Гаральд застыл на месте. Вскоре все стихло, пыль, клубясь над тропой, медленно оседала.

— Это был знак, — сказал старик, подойдя к лошади, — не надо ехать, я молился за тебя, я спросил Бога: можно ли тебе ехать в свой замок? Вот и ответ. Ехать нельзя.

— Это случайность, старик, — ответил Гаральд, — камнепады нередки в этих местах, хорошо, что я не успел сделать и десяти шагов, иначе был бы сейчас там, на дне ущелья.

— Случай — это язык Бога, я спросил — он ответил.

— И все-таки, я должен ехать, — сказал Гаральд, — но здесь уже не пройти.

— Я покажу тебе другой путь, но помни, Бог предупредил тебя, будь осторожен, это был знак, — сказал старик и, взяв лошадь за узду, повел прочь от заваленной камнями тропы.

Они обогнули скалу, под которой укрылось от ветров и глаз случайного путника жилище монаха-отшельника, и направились вверх по склону. Безлесный, поросший травой, усеянный камнями склон вел к вершине, темнеющей на фоне бледного неба. Слева была пропасть, за ней, внизу лежала долина, в которой и был построен много лет назад замок графа де Гира. У самой вершины росла одинокая сосна, принявшая причудливую форму под воздействием ветров, постоянно дующих с северной стороны, за сосной и начиналась тропа, о которой знали немногие путешественники.

— Ну вот, — сказал Гаральду старик, — здесь ты можешь спуститься в долину. По этой тропе и вернешься, если что… Я буду ждать тебя.

Гаральд слез с лошади, попрощался со стариком и, ведя Ромину за собой, ступил на тропу. Тропа серпантином вилась среди скал, и с долины невозможно было рассмотреть ни саму тропу, ни идущего по ней. Вскоре скалы закончились, и густой лес охватил путника и лошадь, пахло хвоей и можжевельником, высокие сосны скрывали бледное, еще не проснувшееся небо, и трудно было представить, что какая либо опасность может таиться в этой первозданной, дышащей спокойствием тишине.