Владимир Стрельцов - Выживая — выживай!

Спустя несколько минут последние сомнения были развеяны. Теодора с Мароцией сели друг напротив друга. Мать не спеша вытерла руки полотенцем и достаточно спокойным голосом произнесла:

— Ну рассказывай, доченька.

— Что рассказывать?

Ответом была хлесткий удар полотенцем по лицу, которым мать наградила зарвавшуюся дочь.

— Потаскуха! Тебе надо объяснять? Рассказывай, кто тебе удружил, один он такой счастливый или уже не один, давно с ним встречаешься и где? Живо!

Мароция молчала, ее темные глаза начали заполняться слезами, подбородок задрожал.

— Боялась не успеть попробовать? Посчитала себя взрослой? Кто он?

Мароция разрыдалась. После нескольких повторных вопросов, поняв, что от нее ничего в таком состоянии не добьешься, Теодора хлестнула ее еще раз полотенцем по голове, после чего заговорила вкрадчивым заботливым тоном.

— Пойми, глупая, твоя красота подарок тебе от Создателя, о котором мечтает добрая половина женщин. Еще одним богатством является тот пост, которого твой отец достиг в Риме. Богатством своим можно распорядиться по-разному. Его можно прокутить в сомнительных пирушках, в дешевых тавернах, и там, в этих притонах, остаться навеки, а можно вложить свое богатство в прибыльную операцию и получить невиданные барыши. Но для этого нельзя спешить и своим имуществом необходимо разумно распоряжаться. Уважение к нашей фамилии растет с каждым годом и скоро самые знатные европейские дворы не побрезгуют вступить с нами в родство. Что же ты делаешь, дрянь? Пойми, ты сама, сама уже дала своей красоте, своему телу низкую оценку, раз продала его за бесценок какому-то проходимцу, только потому, что тебе захотелось ощутить удовольствие плотской связи. Так ты мне скажешь, с кем ты была?

Рыдания Мароции перешли в икоту, говорить она не могла. Закрыв лицо руками, она только кивала головой, как будто соглашалась по всем пунктам с пламенным монологом своей матери.

— Чего ты киваешь головой, дура? Кто он, простолюдин, слуга нашего двора?

Мароция отрицательно мотнула головой.

— И на том спасибо. Хорошо, быть может он, — в ее голосе появилась надежда, — из благородного семейства?

Мароция тряхнула головой еще сильнее. Теодора вскрикнула от отчаяния и в третий раз прошлась полотенцем по голове своей дочери.

— Дура! Потаскуха! Ну я так и знала. Теперь даже и нечего рассчитывать на франкские и тевтонские дворы, эти святоши женятся на девственницах, хотя и заводят потом тысячи конкубин. …..Так он, видимо, горожанин?

Снова нет. Мароция по-прежнему мотала головой, захлестнувшая ее истерика не давала говорить.

— Вот так дела. И как прикажешь тебя понимать? Стоп! Неужели ….. он что, служитель Церкви?

Мароция согласно кивнула головой. Теодора всплеснула руками.

— Трижды дура! Так и есть, она просто хотела повеселиться и для этого нашла какого-нибудь похотливого клирика или некрепкого на передок монашка.

Мароция отрицала.

— Ты хочешь сказать, что это кто-то повыше? Будь это с кем-то другим, я бы от души повеселилась бы, слушая твой рассказ, но в нашем случае, что монашек, что священник все едино. Взять с них нечего, свое мерзкое дело они сделали, и кроме позора из этого ничего не может выйти. Что?

Мароция подняла указательный палец к небу.

— Вот порадовала, он не простой монашек! Священник? И не священник. Опять выше? А кто же?

Мароция прекратила рыдать и уставилась на мать странным немигающим взглядом. Теодору вдруг пронзила страшная догадка.

— Это….это……это Сергий?

Мароция кивнула и закрыла лицо руками. Теодора встала со скамьи, ей не хватало воздуха.

— Это ….. это Сергий….помилуйте…..Вот так учитель, научил так научил! Это папа Римский ….. это сделал папа Римский, и как теперь всем нам быть? — бормотала она, очевидно свыкаясь с новым положением вещей в этом мире.

Внезапно она расхохоталась. Она смеялась все громче и громче, теперь уже ее била неукротимая истерика, а Мароция с непонимающим страхом смотрела на мать. На секунду Теодора остановилась.

— А ты мне не врешь?

— Нет, матушка, какой мне смысл так врать?

И Теодора вновь забилась в жутком смехе. Наконец она немного успокоилась, хотя плечи ее по-прежнему сотрясались, и она заговорила с Мароцией предельно ласково:

— Ну, дочь моя, ты меня и удивила. А я-то думала, что ты по глупости дала себя какому-то конюху. Нет, шалишь, наша кровь глупостей не приемлет! Да, признаю, ты меня обставила, дочь моя, нет, ну вы подумайте, сделать своим любовником папу Римского!

Вдруг она спохватилась и перешла на шепот:

— Тсссс, милая, об этом никому не слова, в том числе и отцу! И прошу тебя, будь аккуратна с Сергием, и в постели, и в разговорах. Будешь умницей, а ты ведь ей всегда была, и даже сама не представляешь, как все это можно будет обернуть с великой пользой для себя. Да что ты, даже я сейчас в полной мере не представляю! Только будь умницей!

Она поцеловала дочь и отпустила ее к себе. Оставшись одна, Теодора расплылась в лукавой улыбке:

— Ну что же, Ваше Святейшество, отныне вы будете делать только то, что я вам скажу. Обучаете, значит, детей наукам? Вижу, вижу, как проходит обучение. Потянуло вновь на сладенькое, святой отец? Будь готов за это заплатить!

В один из первых сентябрьских дней 907 года, ранним утром, к воротам дома Теофилактов на Авентине подъехали два всадника, судя по одежде, имевшие отношение к равеннскому епископату. Возле ворот башни они, обнявшись друг с другом, расстались — один из них взял курс к Латеранскому дворцу, второй постучался в графские ворота.

Спустя несколько минут граф Тусколо со своей супругой уже спешили навстречу утреннему гонцу, имевшему вид печальный и взволнованный. Завидя хозяев, гонец склонился в поклоне и передал им пергаментный свиток.

— Мессер, скончался его высокопреподобие отец Кайлон, архиепископ Равеннский. Мой товарищ отправился с этой же вестью в Латеран к Его Святейшеству.

Прочитав молитву за упокой души архиепископа, которого они отлично знали, и с которым вели дружескую переписку, семья графа Тусколо вернулась к семейному столу, где уже был накрыт завтрак.

— Очевидно, папа Сергий в ближайшие дни отправится в Равенну. Назначение второго человека в Западной Церкви не может пройти без участия первого, — многозначительно заметил Теофилакт.

Теодора согласилась с ним. Ее мысли были, видно, заняты чем-то важным, поскольку за все оставшееся время она не проронила ни слова. По окончании завтрака, улучив момент, графиня увлекла за собой Мароцию на открытую террасу дома, где она могла говорить с ней без опасности быть подслушанной.