Владимир Стрельцов - Трупный синод

Рассчитавшись с рыбаками, Иоанн подошел к своим друзьям, продолжавшим стоять у трупа папы Формоза. По лицу Романо Марина текли слезы. Теодор с ненавистью глядел туда, где с ленивой неохотой просыпался Рим, нервно сжимал кулаки и зло шептал:

— Ты за это заплатишь. Ты дорого за это заплатишь!

===============================================

Как и предполагал Иоанн, о ночной поездке трех служителей церкви по Остийской дороге, в середине дня было доложено главе римской милиции Теофилакту. Тот, после довольно долгого мозгового штурма, устроенного самому себе, решил оставить эту новость без дальнейшего разглашения.

Три январских дня 897 года стали, быть может, самыми позорными и жалкими страницами в более чем двухтысячелетней истории мирового христианства. За двадцать столетий Церковь Христа видела многое и прошла через самые разнообразные испытания и искушения, не всегда достойно выдерживая их. Но даже на фоне костров инквизиции и потворства коронованным тиранам и фашистским режимам двадцатого века, Трупный синод особо выделяется своим дремучим варварством и невежеством, которое трудно объяснить или тем более списать на необходимость борьбы за свои принципы или же на вынужденные политические обстоятельства. Ни одно деяние Церкви не нанесло такого урона ее авторитету и не повергло на долгие годы в кризис, как этот совершенно идиотский суд над мертвецом. Абсурдность и преступность происходящего была очевидна даже грубой, невежественной черни и кара небесная, обрушившая своды Латерана, яснее ясного подтвердила их, пусть даже инстинктивные, умозаключения.

Когда на следующий день после окончания суда над Формозом, папа Стефан Шестой вышел к алтарю базилики Святого Петра для совершения часовой службы, помимо него и его клира, в главном нефе базилики не оказалось никого! Совершив богослужение, понтифик вышел на площадь перед базиликой для традиционного благословения горожан и гостей Рима. Однако благословлять было решительно некого, если не считать двух коз, святотатственно забредших на площадь и греющихся в лучах несмелого январского солнца. Стефан едва не задохнулся от прилива неподобающего наместнику Петра гнева, но молодой остиарий подарил душе папы слабую надежду, робко предположив, что люд, возможно, ждал своего пастора на Латеранской площади. Наспех организовав свой поезд, папа Стефан двинулся с процессией к Латерану. Город встретил его угрюмым молчанием, народ кланялся и осенял себя крестным знамением при виде папы, но все это совершалось без приличествующих ликующих криков, без попыток получить благословение для себя или для своих детей у главы Церкви. Даже милостыня, вне плана разрешенная Стефаном, исторгала из груди римлян лишь жалкое подобие восторга, умолкавшего столь же быстро, как гаснет свеча на сквозняке. Чем сильнее процессия приближалась к Латерану, тем более мрачнел Стефан. Его худшие опасения вскоре подтвердились, когда он увидел, что Латеранская площадь столь же вопиюще пуста, как и поле Ватикана.

Стефан испытал новую волну гнева. Он интуитивно чувствовал, что допустил роковую ошибку и теперь досадовал на всех и вся. Прежде всего, на все того же несчастного папу Формоза, который даже после смерти продолжает ему, Стефану, вредить, на формозианцев, строящих козни и мечтающих отдать Рим чужеземцам, на неблагодарных римлян, на сполетцев, которые, преследуя свои суетные цели, спровоцировали высший Синод на такой опрометчивый и опасный поступок, а теперь еще и быстренько отстранились от него, даже на Сергия, за то, что не предупредил, не убедил и позволил…..Его Святейшество, как невыспавшаяся школьница, хныкал и куксился на всех, чувствуя, что попал в западню.

Стефан не решился войти в Латеранскую базилику, на добрые четверть часа замерев на ступенях ее лестницы. Он испытал странное чувство при виде ее стен. На протяжении всего пути от Ватикана ему до смерти хотелось зайти в свою любимую церковь, хотя бы для того, чтобы исследовать произошедшие накануне разрушения, но на подходе к ступеням все чувства из его души вытеснил безотчетный страх от одной мысли, что внутри здания он увидит еще какие-либо свидетельства Божьего гнева. Он приказал процессии вернуться к храму Святого Петра, а Латеранский дворец со своей базиликой с той минуты стал еще одним и чуть ли не главным раздражителем для него. В течение некоторого времени робкие попытки его окружения осведомиться о сроках восстановления Латерана неизменно встречали вспышку ярости со стороны епископа Рима, в подобных вопросах он видел только упреки себе.

С тревогой за явно вышедшей из равновесия психикой Стефана наблюдал его соратник, епископ Сергий. Целиком и полностью поддержав суд над Формозом, приняв в нем участие в качестве внезапно заговоривших уст полусгнившего мертвеца, он не без основания полагал, что со временем римский плебс придет в себя, а щедрая милостыня заставит толпу вновь славить достоинства своего епископа. Но сейчас, по его мнению, надлежало, прежде всего, воздержаться от новых эпатажных действий, успокоиться и выждать. Что касается знати, то сполетская и тосканская партии могут сколь угодно ханжески охать и закатывать глазки, говоря о подробностях Трупного синода, но именно его результаты устранили ту неразбериху, которая возникла после раздачи Формозом королевских и императорских корон направо и налево. Ну и, наконец, суд над предшественником дал Стефану право на чистку рядов среди высшего итальянского духовенства, поскольку каждый епископ или кардинал, получив свой сан от Формоза, теперь должен был подтвердить его у нового папы. Прекрасная возможность раз и навсегда избавиться от формозианцев!

Так рассуждал циничный, хладнокровный Сергий, но его слова, долетая до ушей Стефана, с трудом достигали разума потерявшего покой понтифика. Папа явно поддался эмоциональной стороне дела, и Сергию оставалось лишь уповать на время, обладающее, как известно, всеобщим целительным действием. Он испытал невероятное облегчение, когда Ватиканская площадь во время выхода папы мало-помалу начала заполняться прихожанами, жаждущими получить благословение, хотя, справедливости ради, стоит отметить, что до самого конца понтификата Стефана значительная часть горожан и пилигримов предпочитала получать благости из рук кардиналов титульных базилик или епископов ближайших к Риму городов.

Тем временем, как круги от камня, брошенного в воду, все дальше и дальше от Рима расходились слухи о страшном суде над скончавшимся папой Формозом. В сторону Константинополя плыла галера с евнухом Феодосием, спешащим рассказать своему императору Льву об очередном доказательстве глубокого варварства Западной империи. Герцог Беневента и маркграф Ивреи восприняли новость о суде над мертвецом, как очередной скабрезный анекдот. Дошли эти известия и до молодого императора Ламберта.