Владимир Щербак - Легенда о рыцаре тайги. Юнгу звали Спартак [Историко-приключенческие повести]

— Ну, смотри тут, сынок… Остаешься за хозяина… Мать береги, она хороший человек.

— Почему ты не хочешь взять меня с собой, ты ведь всегда брал?

— Пойми: здесь ты нужнее. Ведь ты уже мужчина! Ну, прощай.

Мирослав зашагал прочь, дав себе слово не оглядываться. Но перед тем как углубиться в заросли леспедецы на окраине леса, не выдержал и обернулся. «Мужчина» стоял у штакетника с понурой головой и тер глаза кулаками. Подумалось с болью: «Сирота!» — и боль в сердце отозвалась…

Перевалив Сухореченский хребет, Мирослав привычно сориентировался на местности. Вон сопка Чалбан, очень похожая на Голову из «Руслана и Людмилы», а там, на северо-востоке, красиво смотрятся на фоне голубого неба три горные вершины почти идеальной конической формы — Три Сестры. Спустившись в долину реки Кедровой, Мирослав направился вверх по ее течению.

Пологие склоны сопок обочь реки покрыты великолепными девственными лесами из черной пихты, железной березы, тиса остроконечного, диморфанта… Что ни дерево, то реликт! Хорош и подлесок — заманиха, рододендрон, леспедеца… Где-то среди них прячется и женьшень — царь трав. «Какое богатство! — всякий раз думал Яновский. — Сохранить бы внукам!»

В другое время Мирослав непременно продолжил бы свой путь к верховьям Кедровой, добрался бы до самых ее истоков, туда, где в тенистых глухих распадках горных ручьев стоят скалы самых причудливых очертаний, изваянные самой природой: Старик с трубкой, Медведь, Парусник; где в сумрачных каньонообразных долинах можно полюбоваться, как со скальных уступов хрустальными струями стекает ключевая вода, образуя водопады с каменными чашами под ними. В другое время он сходил бы туда обязательно, но сейчас нельзя…

Мирослав остановился и огляделся. Кажется, это то самое место, которое ему нужно: вон одинокая сухая лиственница на скале. Да, это здесь. Он присел на замшелый ноздреватый валун и, отдыхая, ни о чем не думая, машинально, по привычке отмечал зорким глазом энтомолога лёт насекомых вокруг себя. С гудением стояли в воздухе пестрые мухи-сирфиды, беспорядочно суетились бабочки — каменные сатиры и аянские бархатницы, над цветами татарника повисли крупные синие хвостоносцы… А вот… Что это? Боже мой! Никак она, перламутровка пенелопа? Ну конечно! Самочка. Крылья сверху темные, с крупными пятнами, а снизу залитые яркими серебряными полосами.

Бабочка порхала примерно на пятиметровой высоте над уступом скалы, явно нацеливаясь на растущие там цветы очитка. Каменная стена была почти отвесной, но разве такое препятствие остановит фанатика энтомолога! Привычным движением плеч Мирослав сбросил рюкзак, схватил сачок и бросился к скале. Раздавшийся за спиной насмешливый голос пригвоздил его к месту.

— Бабочек ловите, господин Яновский? Прекрасное занятие для мужчины!

Мирослав резко обернулся — перед ним стоял толстый низкорослый китаец с тонкими длинными усами на широком одутловатом лице. Справа и слева от него ухмылялись два вооруженных бандита.

— Мы знакомы с вами, господин ловец бабочек. Еще по Аскольду. Припоминаете?

Мирослав посмотрел вверх. Перламутровка пенелопа не стала садиться на цветы, очевидно, заячья капуста чем-то ей не понравилась; она поднялась выше и вскоре исчезла из виду, растворившись в небе. «Все равно не поймал бы», — мелькнуло у него в голове.

— Я помню вас, Ван Ювэй, — медленно сказал Мирослав.

— Хорошо, что у вас крепкая память, и хорошо, что вы без оружия.

— Что вам угодно?

— Надо поговорить.

— Я к вашим услугам.

«Не край, а рай!» — Фабиан против суда Линча. — Шкипер открытого моря. — Мечты о коммуне. — Александр — корабль и царь. — Капитан Хук. — «Горе мне, что я поехал». — Бухта Гайдамак. — Первое знакомство с хунхузами.

«Восьмерку» с китоловного судна «Граф Берг» занесло во время шторма дальше всех — в залив Петра Великого, в юго-западную его часть, где находился стык сразу трех стран: России, Китая и Кореи. Там, в одной из удобных бухточек, в изобилии имевшихся по побережью, и переждали китоловы непогодь. Не мог и думать тогда Фабиан Хук, что через несколько лет эти берега станут для него второй родиной.

Моряки вытащили шлюпку на берег, развели костер, обогрелись. Усталые, изломанные в долгой и тяжкой борьбе со стихией, они растянулись прямо на морской гальке и крепко заснули под пушечную пальбу прибоя. Шторм, впрочем, скоро утих.

Сон освежил, но возбудил голод. Китоловы поднялись и, условившись далеко не расходиться, пошли осматривать окрестности. Всюду, куда доставал взгляд, громоздились сопки, на которых густо стоял дикий запущенный лес, представляющий собой странный союз северной тайги с южными джунглями — сосны и лианы, клен и тис… Дубы здесь тоже были, правда, какие-то необычные: низкорослые, почти стелющиеся по земле, с уродливо искривленными ветками и несоразмерно громадными листьями. Фабиан сорвал один лист и позже измерил его своей рулеткой: в длину почти пятнадцать дюймов, в ширину десять, ничего себе листик [50] Соответственно: 38 и 25 сантиметров. !

Чего только не было здесь! И вот уже один моряк несет полный картуз зеленого мясистого сладкого кишмиша, другой набрал в беремя сизого, с дымчатым налетом винограда, третий лузгает вкусные и удивительно сытные орешки, вылущивая их из кедровой шишки. Из-под самых ног то и дело вспархивают — будто взрываются петарды — пестрые раскормленные фазаны; одного удалось подбить палкой… На акватории бухты ходит-играет какая-то крупная рыба, у самого берега лежат выброшенные штормом устрицы, трепанги, перевернутые крабы, гирлянды морской капусты; на мелководье хорошо видно, как в колышущихся водорослях скачут подобно кузнечикам серо-зеленые креветки…

— Как в тропиках! — восхищенно сказал кто-то из гребцов, когда все поели и сыто лежали на песке, любуясь гладью бухты.

— Лучше, — возразили ему. — Нет жары.

— Если есть где-то на земле рай, то это наверняка здесь!

Фабиан молча улыбался, слушая эти праздные разговоры. Потом лицо его омрачилось: он подумал о товарищах, оставшихся на корабле и шлюпках. Что с ними, живы ли они? Не всем же китоловам так повезло, как «восьмерке»… И где теперь их искать?

— Запасаемся продуктами, — сказал Хук, — и спускаем шлюпку на воду. Надо искать наших.

Им опять повезло: их подобрали через несколько дней. Остальных разыскивали в течение месяца и находили оборванных, израненных, погибающих от голода. Четвертую и десятую шлюпки найти так и не удалось. Десять человек — два гарпунера и восемь гребцов — финнов, шведов, русских — пропали навсегда. «Где наша не пропадала!» — с горечью вспоминал Фабиан слова Антти Нурдарена.