Владимир Щербак - Легенда о рыцаре тайги. Юнгу звали Спартак [Историко-приключенческие повести]

Вскоре пришел и Володя. От него пахло мазутом и металлом. Лег рядом, закинул руки за голову. «Устал», — жалея братана, подумал Спартак и не стал приставать к нему с разговорами. Тот первым нарушил молчание.

— Интересно, когда наконец придем в эту чертову Сурабаю? — зевнув, сказал Шелест. — Что там на мостике слышно?

— Теперь скоро. Второй штурман говорил, что мы уже в море Бали. Так что до Явы всего…

И в это время раздался мощный взрыв. С левого борта взвился столб огня, он достал небо и сжег звезды. Судно вздрогнуло, как живое. Послышался грохот падающих на палубу обломков, закипело море.

— Что это? — испуганно крикнул Спартак.

— Мина или торпеда! Бежим на ботдек [118] Ботдек — шлюпочная палуба. !

Они не успели достичь трапа, как судно потряс второй, более мощный взрыв. Торпеда — теперь это было ясно — ударила почти в то же место, что и в первый раз: враг добивал раненый пароход. При свете огня ребята увидели ужасную картину: левый борт был разворочен от мостика до полубака, раскрылись трюма; судя по всему, разрушены многие каюты и кубрики… Судно накренилось на левый борт и стало погружаться в воду.

Запыхавшиеся Спартак и Володя взобрались на ботдек. Там у спасательных шлюпок была нервная суета: моряки пытались спустить их на воду. Слышались возгласы:

— Держи!

— Не поддается, чертяка!

— Ну куда тянешь?

— Подожди, я сам…

Крен все увеличивался, шлюпки уперлись в кильблоки [119] Кильблоки — деревянные подставки, на которых устанавливают спасательные шлюпки. и никак не поддавались усилиям моряков. Тогда боцман Аверьяныч, бормоча: «Яс-с-ное море, ах, яс-с-сное море!», начал быстро резать ножом концы, на которых висели шлюпки. Очевидно, не надеясь, что их удастся спустить, многие моряки прыгали в воду и плыли прочь, подальше от тонущего парохода.

Володя и Спартак пытались хоть чем-нибудь помочь боцману, но в толчее и неразберихе только мешали, и не успели они разобраться, что к чему, как «Коперник» полностью погрузился в пучину.

С момента торпедирования прошло не больше пяти минут. Юнга с головой ушел в воду. Теплая и тяжелая, она сомкнулась над ним…

Спартак, как и многие моряки на судне, был одет очень легко: тонкая тельняшка без рукавов, трусы и деревянные сандалии, поэтому в воде одежда его не стесняла, а сандалии тотчас же соскользнули с ног. Хуже было другое: падая с тонущего судна, юнга споткнулся о ватервейс [120] Ватервейс — желоб вдоль борта для стока воды. и, кажется, вывихнул правую ногу. Сначала он этого не почувствовал, но всплыв из воды на поверхность, ощутил острую боль в лодыжке.

Первой мыслью Спартака было: где братан, где все? Вокруг стояла кромешная тьма, но где-то в стороне раздавались крики, приглушенные расстоянием и шумом волн.

Юнга поплыл в этом направлении, превозмогая боль в ноге, то и дело натыкаясь на обломки досок, ящиков, бочек и других предметов. Спартаку попалось небольшое осклизлое бревно, и он ухватился за него, чтобы передохнуть: силы были на исходе.

Неожиданно он почувствовал, как что-то холодное и колючее словно наждаком прошлось по его бедру. «Акула!» — мелькнуло у него в голове, и, бросив бревно, он в ужасе шарахнулся в сторону, отчаянно молотя по воде руками и ногами, бессознательно пытаясь напугать хищника. Вряд ли, конечно, то была акула: если они и водились в этих местах, то, напуганные взрывами, ушли.

Только через несколько минут Спартак пришел в себя. Страх, охвативший его и на время придавший сил, поутих, но сразу же все тело налилось смертельной усталостью. Он загнанно дышал, широко открывая рот и все больше заглатывая горько-соленой воды, нога горела, словно была в кипятке, руки стали тяжелыми и уже с трудом выносили тело на поверхность, когда его накрывало волной. Какая-то неведомая, неосязаемая сила все упорнее тащила его вниз, и он все слабее сопротивлялся ей. «Мама!» — закричал или подумал юнга, вновь накрытый волной.

Но вот — может, в последний раз — он вынырнул из воды и в дикой тоске огляделся. Впереди что-то смутно белело. Это была последняя надежда. Спартак рванулся и поплыл на белое пятно. В мозгу билось: «Врешь, не возьмешь! Врешь, не возьмешь!» Так приговаривал раненый Чапаев, переплывая Урал-реку в давно виденной кинокартине. Спартак еще маленьким смотрел ее много раз подряд, каждый раз надеясь, что Василий Иванович выплывет, и даже спорил с приятелями, доказывая, что он спасся, «только этого не показали».

Но сейчас Спартак, конечно, не помнил об эпизоде из любимого фильма, просто слова Чапаева — символ гордого упрямства и жажды жизни — помогали обессилевшему мальчишке держаться, бороться за жизнь. «Врешь, не возьмешь!»

Белое пятно приблизилось, стало различимым. Это была спасательная шлюпка с «Коперника». Спартак ухватился за планширь [121] Планширь — брус, установленный на шлюпке по верхнему краю борта. , с неимоверным трудом подтянулся, заглянул через борт и… не смог сдержать стона разочарования: она была пуста, точнее, полна воды.

Шлюпка, до краев наполненная водой, держалась на поверхности потому, что внутри ее, вдоль бортов, под носовой и кормовой банками [122] Банка — сиденье в шлюпке. , были установлены воздушные водонепроницаемые ящики, которые моряки тоже называют банками. Вот эти самые ящики-банки и не позволяли шлюпке затонуть.

Юнга, лежа животом на планшире, не удержал равновесия и соскользнул в воду. Шлюпка качнулась, и вдруг непонятно откуда раздался голос:

— Эй, кто там?

Спартак вздрогнул. Голос был знакомый, и хотя был чем-то неприятен, сейчас показался почти родным.

— Здесь я, Малявин! — выкрикнул он.

— Давай сюда, к нам!

Юнга понял, что кто-то, как и он, подплыл к шлюпке, только с противоположного борта. Держась за леер, что ожерельем опоясывал шлюпку, он обогнул ее и увидел двоих, барахтающихся в воде. Он придвинулся вплотную и разглядел бледные лица радистки Рур и матроса Ганина. Радость охватила его: теперь он не один в этом страшном ночном море!

— Ты, Малявка? — хрипло спросил белобрысый. — Живой, значит?

— Живой… Кто-нибудь еще спасся?

— Кто его знает, — вздохнула Рур. — Слышали крики в той стороне, — она махнула рукой, — хотели плыть туда, да вот на лодку наткнулись. Жалко бросать… Может, сумеем вычерпать воду? Тогда и поплывем, а?

Все трое принялись за работу. Но много ли вычерпаешь руками? К тому же волны то и дело заливали шлюпку, возмещая вычерпанную воду. Труд оказался таким же бессмысленным, как наливание воды в бочку без дна, и приводил в отчаяние.

Впрочем, скоро Ганин нашарил ведро, привязанное к сиденью, и дело пошло веселее, а когда борта шлюпки немного приподнялись, волны уже не так сильно стали захлестывать ее, хотя и продолжали накатываться бесконечной чередой.