Стефан Цвейг - Вальтер Ратенау

Его окружала некая таинственная холодность, атмосфера чистой духовности, кристально ясное, но в известной степени безвоздушное пространство. Каким бы сердечным, приятным, внимательным, предупредительным он ни был, сблизиться с ним не представлялось возможным, и как бы широко ни открывал он перед собеседником горизонты, словно кулисы космического действа, его беседы больше воодушевляли, чем согревали, слушателя. В духовном огне Ратенау было что-то от алмаза, способного, не разрушаясь, резать твердое вещество и светиться, однако огонь этот светил другим, его же самого он не грел. Ратенау отделяла от мира легкая стеклянная перегородка, и несмотря на окружающую его высокую духовную напряженность или даже благодаря ей, эта непроницаемость чувствовалась, как только вы переступали порог его дома.

Была у него великолепная вилла в Грюневальде, два десятка комнат, помещения для концертов, для приемов, но не было в ней теплой обжитости, не было дыхания внутренней удовлетворенности. Или — замок Фрейенвальд, где он проводил воскресенья, старое маркграфское поместье, купленное у кайзера. Посетитель чувствовал себя там, как в музее, в саду, казалось, никто не радовался цветам, никто не бродил по усыпанным гравием дорожкам, никто не сидел в тени деревьев. У Ратенау не было ни жены, ни детей, сам он никогда не жил здесь, не отдыхал. Где-то в этих домах были 2-3 небольшие комнаты, там он диктовал секретарю, читал или спал несколько часов. Истинная жизнь его заключалась в духовном, в деятельности, в вечных скитаниях, и, вероятно, странная бездомность, великая абстракция еврейского духа никогда не были выражены полнее, чем в этом человеке, который подсознательно защищался от интеллектуальности своего духа и всей своей волей, всеми своими пристрастиями тянулся к придуманному, иллюзорному немецкому, более того, прусскому идеалу и все же одновременно всегда чувствовал себя человеком с другого берега, понимал, что духовная сущность у него другая. За всеми этими, казалось бы, плодотворными и глубокими соображениями Вальтера Ратенау стояло его ужасающее одиночество, одиночество, которое чувствовали все, наблюдавшие его за работой и в общении с окружающими.

Именно поэтому Ратенау, как и многим внутренне одиноким людям, война стала чем-то вроде освобождения. Впервые для его неслыханной жажды деятельности появилась цель, впервые перед этим исполинским духом была поставлена достойная его задача, впервые энергия, ранее распылявшаяся по всем направлениям духовного мира, смогла разряжаться целенаправленно. Поразительный соколиный взор Ратенау тотчас же разглядел в запутанной ситуации узловую точку, он немедленно вмешался в грандиозное плетение войны. На улицах ликовали люди, юноши с песнями шли навстречу своей смерти, господа поэты с полной отдачей творили, стратеги в пивных барах втыкали в географические карты флажки и определяли километры до Парижа, и даже сам генеральный штаб Германии давал мировой войне считанные недели сроку.

Ратенау, трагический ясновидец, уже в первые часы знал, что война, в которую оказалась вовлеченной наиболее ясно представляющая себе ситуацию Англия, продлится месяцы и годы. Его оценивающий взгляд в первые же секунды увидел слабое место военного оснащения Германии — дефицит сырья, который неизбежно, едва Англия организует блокаду, даст о себе знать. Через час он уже был в военном министерстве, а еще часом позже начал в 70-миллионной империи устанавливать фонды на сырье и создавать гигантскую систему экономического противодействия. Без такой системы Германия, вероятно потерпела бы поражение через несколько месяцев.

Пожалуй, это был первый период в жизни Ратенау, когда он признал свою деятельность осмысленной, но и на этот отрезок жизни провидца вскоре легла трагически тень. Его выдающийся дух, который не способна была воодушевить никакая легкомысленная надежда и ни на секунду не могла заглушить никакая иллюзия, дух, слишком гордый, чтобы обманывать себя, после первых же ошибок германского командования проникся неизбежностью рокового конца войны. Ратенау предстояло выслушивать нападки болтунов и крикунов, глашатаев «войны до победного конца». Его книга «О будущем», вышедшая в 1917 году, явилась первым предостережением, она показала Европе ее судьбу, если иллюзиям не будет поставлен предел. Не услышать это воззвание, пропустить его мимо ушей было бы безумием. Но иллюзии всегда сильнее истины, и Ратенау пришлось, стиснув до боли зубы, похоронить в себе свои мысли. Наблюдать, как неистовствует сумасшествие войны подводных лодок, как бесятся сторонники аннексий [14] Сторонники аннексий имели своей целью захват Бельгии, раздел Польши и России, расширение колоний. . Он должен был молчать, хотя для него, как и для Баллина [15] Альберт Баллин (1857–1918) — один из крупнейших представителей германского монополистического капитала, близкий к кайзеру. В интересах германской империи использовал свои связи с англо-американскими финансовыми кругами, выполнял важные дипломатические поручения правительства. Стремился к сговору с Англией против России и Франции. Покончил с собой 9 ноября 1918 года, в день начала Ноябрьской революции в Германии. , исход самоубийственной войны был предельно ясен.

И так же трагичный, прозорливый, с полным пониманием тщетности своих усилий, честный и сознающий свой долг, Вальтер Ратенау вскоре после крушения [16] Автор допускает неточность: министром иностранных дел Ратенау стал в феврале 1922 года. занял не очень-то соблазнительный пост министра раздавленной империи. Не тщеславие, как полагали многие уговаривавшие его занять это место, заставило его согласиться, а суровая решимость исполнить свой долг по отношению к самому себе, наконец, по отношению к задаче, взяться за которую никто другой не смог бы. Еще одной причиной было желание испытать свои чудовищные, до сих пор никогда полностью не использованные силы. Ратенау знал, что его ожидает: убийцы Эрцбергера [17] Маттиас Эрцбергер (1875–1921) — германский политический деятель. В октябре 1918 года вошел в правительство, возглавил делегацию по переговорам о перемирии с Антантой, в ноябре 1918 года подписал от имени Германии Компьенское перемирие. В 1919–1920 годах — министр финансов. Убит офицерами-националистами за приверженность политике выполнения условий Версальского договора. были хорошо защищены своими мюнхенскими товарищами, и каждый преемник Эрцбергера был молчаливо предупрежден о своей судьбе; он знал, что в современной Германии политическая деятельность, да еще на одном из самых высоких постов, ему, еврею, категорически противопоказана. Однако любая, даже кажущаяся уступчивость могла быть преступной по отношению к государству; хорошо известны были Ратенау истерическая политика Франции и подстрекательства бряцающих оружием изолгавшихся пангерманских кругов [18] Имеются в виду члены Пангерманского союза (1891–1939) — организации немецких националистов и шовинистов. . Ему все это было хорошо известно, известен был, вероятно, и конец, который его ожидал, и тем не менее, трагически зная все это, он все же занял пост, указанный ему судьбой.