Кирилл Богданович - Люди Красного Яра [Сказы про сибирского казака Афоньку]
- Название:Люди Красного Яра [Сказы про сибирского казака Афоньку]
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Красноярское книжное издательство
- Год:1977
- Город:Красноярск
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Кирилл Богданович - Люди Красного Яра [Сказы про сибирского казака Афоньку] краткое содержание
«Люди Красного Яра» — книга избранных сказов (из двух предыдущих) о жизни Красноярска «изначального». В сказах, прослеживая и описывая судьбу казака Афоньки, автор воспроизводит быт, образ жизни казаков и местных жителей, военную технику и язык той эпохи, воссоздает исторически верную картину ратных и трудовых будней первых красноярцев, рисует яркие и самобытные характеры русских землепроходцев.
Книга издается к 350-летнему юбилею Красноярска.
Люди Красного Яра [Сказы про сибирского казака Афоньку] - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
— А чо я в приказе служить буду? Я же в грамоте мало смыслю, читать только маленько могу, а писать так и вовсе…
— Ничего. С такой памятью, как у тебя, во многом ты мне, казак, сгодишься. А пока досказывай свои сказы Зиновию Ивановичу. Много ли осталось?..
— Ох и много еще! — ответил казак.
— А много ль ты уже записал от него? — спросил Мусин-Пушкин у Лопатина.
— Да не мало. Вот. — Он вытащил из небольшого дорожного сундучка-укладки, что стоял на лавочке у стола, толстую тетрадь. — Вот здесь уже перебелены некоторые его сказы с черновых листов. Здесь и про острожное становленье, и про ясачный сбор, и про осаду Красноярского острога во время набега киргизского, и про то, как дед его, — он кивнул на казака, — татарчонка усыновил и на матери того татарчонка женился, и про одного гулящего человека Стеньку, которого киргизы до смерти на пашне побили: не хотели, чтоб русские землю запахивали, на сибирской земле корни пускали. Про многое записано.
Мусин-Пушкин внимательно слушал, глядя на толстую тетрадь в руках Лопатина.
— Ну и что ты с этими сказами будешь делать?
— Не знаю. Один список беловой я уже отослал на Москву дядюшке своему с матушкиной стороны. У него в его вивлиофике [1] Приводится старое написание слова библиотека. ( Примечание здесь и далее — автора ).
будет лежать.
— Я знаю его, слыхивал — книгочей он великий и книг, и печатных и рукописных, собрал много. И наших, и иноземных. К нему, сказывают, — шепотом заговорил Мусин-Пушкин, — сам князь Василий Голицын в свои красные денечки захаживал на иные книги глянуть, голландского да английского и римского тиснения, какие у твоего дядюшки были. Тот ли это дядюшка?
— Да, да, тот самый, вот ему-то и послал я один список. Мне его там писарь приказной с моего списывал. Все внятно для чтения. И буквицы вывел киноварью. Может когда и государю покажет. Он-то, государь, охочь до таких гишторий, как ты говорил.
— А этот список куда денешь? — воевода указал на толстую тетрадь в руках у подьячего.
— Этот? У себя хранить буду. Еще списки со временем сделаю. Дам прочесть, кому в охоту станет.
— Вот что, — потянулся к тетради воевода. — Дай-ка мне его.
— Зачем? — всполошился Лопатин.
Забеспокоился и казак. Он привстал со своего стула и смотрел на воеводу.
Мусин-Пушкин засмеялся.
— Ну вот. Поиспугались, ровно малые ребята, у которых игрушку отымают. Да ты, Зиновий Иванович, не страшись. Прошу тебя на прочтение дать сию тетрадь. Верну, цела будет, — успокоил их воевода.
— Ну это совсем иное! — улыбнулся, блеснув белыми ровными зубами, Лопатин. — Только прошу тебя, Петр Саввич, с великим бережением тетрадь эту… У меня-то черновых записей не осталось…
— Ладно, ладно. Разве я не смыслю, какая для тебя это ценность. Не беспокойся. — И, приняв из рук Лопатина заветную тетрадь, Мусин-Пушкин удалился, бросив им напоследок:
— А вы оба давайте дальше за свои труды беритесь.
И снова пошли дни, пошли новые сказы, и уже который лист, исписанный наспех, торопливо откладывал подьячий, чтоб потом сразу же переписать набело и после этого еще прочесть рассказчику: не исказили ли второпях чего-нибудь.
И сказывал ему, подьячему Зиновию Лопатину, казак Афонька Мосеев про то, как его дед, Афонька же (это имя было у них родовым, и называли им каждого первенца в семье), десятником стал; и про то, как он послом в киргизы ходил; и про то, как знакомство свел в давние годы с красноярским приказным подьячим Богданом Кириллычем, и как от него первый в их роде Мосеевых грамоте выучился; и про то, как в тюрьму был посажен за супротивство атаману своему. Про многое сказывал казак. А подьячий записывал и записывал; и с великой жадностью про все новое выспрашивал. И так почти каждый день, коль служба им не мешала.
Но однажды, когда казак, как заведено было, пришел к подьячему, тот встретил его хмурый и огорченный. На столе не были разложены ни бумаги, ни перья, ни прибор чернильный.
— Ты чо кручинный такой, — запытал тревожно казак. — Аль хворый? Аль с воеводой чо не так?
— Нет, не болен я. И с воеводой мы в ладе всегда и в согласии живем. Тут иная нам с тобой беда. — И он положил руку на плечо казака.
— Да чо такое, какая беда?
— Не писать мне пока дальше твои сказы, Афанасий. Пришел с нарочным из Тобольска государев указ — возвращаться мне без промедления на Москву, в Сибирский приказ. Зачем, почему — неведомо мне.
— И скоро ль ты поедешь?
— Да вот через день-два. С соболиной казной вот и пойду, а они уже в путь давно готовы!
— Жаль-то какая! — воскликнул казак.
— Жаль, — подтвердил подьячий.
— А я ведь еще тебе про многое не сказывал…
— Эх, мил-человек Афанасий, не трави мое сердце. Держи все это в памяти, держи… Я думаю, доведется еще нам с тобой свидеться. Я тебя из Сибирского приказа на Москву вызову. Вот как!
— И-и чо ты! Воевода не пустит. Слышал же сам — в службу в приказ меня взять хочет.
— На время пустит. Уж я его упрошу. А может, и мне доведется еще в Красноярск приехать, и ты мне все свои сказы поведаешь.
На том они и расстались.
Через два дня подьячий Зиновий Лопатин уехал из Красноярского острога, увозя с собой и заветную укладку, в которой лежали сказы про старого десятника Афоньку, записанные со слов его внука. В Москве Лопатин отдал искусному писарю эти бумаги, и тот красиво их переписал в единую тетрадь. Лопатин переплел ее в кожу и на коже велел вытеснить: «Сказы про сибирского казака Афоньку Мосеева».
Вот эти сказы.
Сказ первый
ОСТРОЖНОЕ СТАВЛЕНИЕ
изкое закатное солнце багрянило воду. Напористый ветер гнал рябь по воде.
Напрягая жилистые руки, Федька раз за разом дергал пеньковую веревку — из воды комлем вперед лезло лиственничное бревно. По пояс мокрый, увоженный в смолье, песке и глине, Федька, оступаясь на галечном берегу, тащил тяжелую лесину. Наконец остановился и утер пот с лица. Дальше одному тащить было не под силу. Федька огляделся.
Вон они, казаки, кто с чем — с топором, с теслом, с пешней, с напарьем [2] Напарье — сверло, бурав с коловоротом.
, с заступом.
По всему берегу Енисея рассыпалась его сотня. Стучат топоры, отесывая бревна. Белая щепа устлала берег, ровно кто больших рыбин накидал, из сетей вытащенных. А на яру скрипят вороты, втягивая бревна наверх. И тож топоры стучат.
Уж которую неделю идет острожное ставленье.
Великий труд — острог [3] Острог — здесь крепость, укрепление.
ставить, да еще в земле незнаемой.
Интервал:
Закладка: