Ольга Гурьян - Мальчик из Холмогор [Повесть]

Среди всех этих ненужных Мише книг наконец попалась одна на русском языке. Она называлась «Первые основания металлургии, или рудных дел. Сочинение М. В. Ломоносова».

Миша немного полистал её и в конце нашёл добавление «О слоях земных». Оно показалось ему любопытным. Он забрался на диван и начал читать:

«…что говорят включённые в янтарь червяки и другие гадины:

— Пользуясь летнею теплотою и сиянием солнечным, гуляли мы по роскошествующим влажностью растениям… не опасаясь от них никакой напасти. И так садились мы на истекшую из дерев жидкую смолу, которая нас, привязав к себе липкостию, пленила и, беспрестанно изливаясь, покрыла и заключила отвсюду. Потом от землетрясения опустившееся вниз лесное наше место вылившимся морем покрылось: деревья опроверглись, илом и песком покрылись, купно со смолою и с нами; где долготою времени минеральные соки в смолу проникли, дали большую твёрдость и, словом, в янтарь претворили…»

— Что это такое — янтарь? — спросил Миша студента Абрамова.

— Окаменевшая смола. Хочешь, я тебе покажу?

В соседней комнате в шкафах и на полках лежало множество всяких камешков, каждый с приклеенным к нему ярлычком и номером.

— Вот янтарь, — сказал Абрамов.

— Да я это видел! — воскликнул Миша. — Это морской ладан. Я его сам сколько раз находил, только учёного названия не знал и такого красивого не случалось найти.

Янтари были глубокого жёлтого цвета — одни прозрачные, как мёд, другие мутные и в разводах, как мёд, смешанный с молоком. В одном куске виднелась заключённая в него мушка, в другом — маленький червяк.

— Вот здесь, — сказал Абрамов, — на каменном угле отпечатался лист папоротника. Уголь и сам образовался из растений. Смотри: вот этот тёмносерый камень называется шифер или сланец, потому что он слоистый и легко разделяется на пластины. Когда-то он был илом на морском дне, и на этом кусочке виден рыбий позвонок. И вся гора, от которой отломили этот шифер, была когда-то морским дном. Михайло Васильевич изучает перемены, которые претерпела земная поверхность, а по ним выводит законы, как искать полезные ископаемые.

— Да когда же Михайло Васильевич собрал всё это? — удивился Миша. — Ведь у него совсем времени нет!

— Он и не собирал. Он написал на разные заводы, что очень хотел бы получить пески, глины и камешки небольшие, и если встретятся части растений и животных, превратившихся в камень или в самые руды, то их тоже присылали бы, и что это нужно для пользы науки. Теперь заводские люди собирают и шлют образцы. Михайло Васильевич составил книгу «Практическое руководство». В ней он пишет о металлах и минералах; о рудных местах и приисках и как находить новые жилы.

— А как находить новые жилы?

— По окраске и вкусу воды в ручьях, текущих с гор. По цвету земли. По тому, что на горах, в которых руды родятся, деревья растут низкие, кривоватые, суковатые, с бледной листвой. По этому руководству уже открывают новые месторождения… Ну, всё посмотрел? — И Абрамов запер шкаф.

— А откуда вы столько знаете? — спросил Миша. — Вас в гимназии научили?

— И в гимназии и в университете, а больше всего я научился от самого Михайла Васильевича.

— Я тоже скоро в гимназии буду, — сказал Миша. — Михайло Васильевич обещался на той неделе отдать меня в гимназию. Ещё три дня осталось.

— Очень хорошо, — ответил Абрамов и опять сел за свой стол.

А Миша устроился на диване и читал до самого обеда.

…Миша нашёл Матрёшу в кладовой и попросил:

— Дай мне кусок сахару.

— Зачем тебе? — спросила она.

— Что же, ты не знаешь, что меня завтра в гимназию отдадут? — обиженно ответил Миша. — Должен я с лошадками проститься? Они меня знают, и обе такие ласковые. Должен я их на прощание угостить?

— Не выдумывай! — сказала Матрёша. — Вот ещё, лошадей сахаром угощать! Давно ли сам впервые сахар попробовал? Сахар очень дорогой, и Елизавета Андреевна все куски пересчитала и с меня спросит. Пойди на кухню и возьми кусок хлеба с солью. Очень хорошее угощение.

Миша покормил лошадей хлебом и заговорил с кучером:

— Пантюша, завтра меня в гимназию отдают.

— Уж это как полагается, — равнодушно ответил Пантюша. — У вас дяденька учёные и вас по учёной части пускают. А у меня отец был конюх, и я кучером вышел. И хоть расшибись, а больше мне ничего не достигнуть, как только четвёркой лошадей править вместо пары. Да и то едва ли.

— Ты неправильно говоришь, Пантюша, — сказал Миша. — Михайло Васильевич учёный, а отец у него был рыбак.

— Так то рыбак! — сердито ответил Пантюша. — Не господский человек, не раб, а государственный крестьянин. Ему что — заплатил оброк, деньги, сколько с него полагается, взял паспорт и ушёл куда глаза глядят. А я попробуй отлучись за ворота без спросу, так меня и отстегать могут, не хуже, чем скотину. Ещё я лошадь пожалею, а меня никто жалеть не станет. И выходит, я хуже лошади. А ежели меня хозяин продать пожелает, так и цена мне ниже, чем другому коню или собачке легавой.

— Пантюша, зачем ты надо мной смеёшься? — воскликнул Миша. — Ты думаешь, я нездешний, так уж всякой сказке поверю? У нас на Севере не слыхано, чтобы людей продавали.

— Глупы вы ещё, хоть и барские племянники! Как у вас на Севере, не знаю, а по всей России людьми торгуют. Да чего там? Вот я вам, несмышлёнышу, «вы» говорю, а вы мне, старику, «ты», потому что я раб… И шли бы вы лучше отсюда, а то мне за вас ещё нагоняй будет.

Миша огорчился, что Пантюша с ним неласков, и пошёл прощаться к студенту Абрамову. Тот, как всегда, был занят — чертил географическую карту. Миша присел около него, вздохнул и сказал:

— А меня завтра в гимназию отдадут.

— Что ж! — сказал Абрамов. — Без этого нельзя. Учиться надо. Я там тоже немало горя хлебнул.

— А что там, очень плохо? — обеспокоившись, спросил Миша.

— В наше время очень плохо было, — ответил Абрамов. — Теперь, конечно, легче стало, с тех пор как Михайло Васильевич сам обо всём заботится. А раньше ужас было! Помещения не было. Учились на частных квартирах. Холод был такой, что учителя ходили по классу в шубах и руками по рукавам били, как извозчики на морозе. А ученики сидят на скамейках и так, бывало, окоченеют, что от холода по всему телу нарывы пойдут. Поверишь ли, квашня с тестом на кухне замерзала. Окна тряпицами и рогожами завешивали. А били нас как! Учителя палками дрались. Меня один раз так избили, что я неделю без памяти лежал. — И Абрамов так расстроился от этих воспоминаний, что даже перестал чертить и сел, подперев голову обеими руками.

Миша сам очень огорчился и, чтобы отвлечься от печальных мыслей, спросил:

— А что вы рисуете?

— Намечаю кораблям на карте путь, который Михайло Васильевич предлагает: северный проход в океан мимо берегов Сибири.