Леонид Дайнеко - Железные желуди

- Я Лукерья с посада, - сказала девушка.

- Дочка золотаря?

- Все-то княжич Далибор знает, - усмехнулась Лукерья и уже смелее взглянула на него.

Далибор был поражен лучистостью ее глаз. "Как вода в Немане", - подумал.

- По какой неволе с вещуном водишься? - строго спросил у Лукерьи.

- Я попросил, чтоб она меня позёмками угостила, - отве­тил за девушку Волосач. - А чего ж не попросить дочушку племяша?

- Золотарь Иван твой племянник? - удивился Далибор.

- А то как же? Сыновец. Я, княжич, из старого и богато­го рода. В Новогородке мой род издавна в числе первых был. Стар я, как во-он тот дуб в поле. Однако вот жив. Стрела Перуна еще не послана по мою душу. Сейчас Иван пригонит с посада коня, и поеду я на Темную гору. Ступай, Лукерья, - помягчевшим голосом сказал он девушке. - А через седмицу приходи с подружками ко мне. Дорогу зна­ешь.

Лукерья поклонилась Волосачу, поклонилась княжичам, поставила подле Волосача туесок с ягодами и споро пошла в сторону посада.

- Красивая, - задумчиво обронил Далибор, провожая Лукерью взглядом.

- Красивая, - согласился Волосач. - А знаешь, когда че­ловек красив бывает? Когда на душе у него спокойно, ко­гда ничто душу не ранит. Много повидал я людей. Маль­чонкой бегал тут еще в ту пору, когда пуща засевала поле вокруг Новогородка диким семенем. Скольких князей зна­вал! Был у самого Криве-Кривейты, пока не прогнали его крыжаки из-под светлого дуба. Я сидел на Темной горе, ох­ранял Перунов огонь, и все мне настолько верили, что женщины целовали мои следы на снегу. Великое множест­во людей живет на земле, и мало среди них красивых, отто­го что души их в смущении, оттого что смерти боятся. Не гневайся особо на меня, княжич Далибор, но скажу, что и ты не дюже красив.

При этих словах вещуна Далибор зло сверкнул глазами. Младший же его брат даже кулаки сжал. Дружны были княжичи, держались всегда вместе, как повязанные, и когда обижали одного, боль обиды въедалась в сердце другому.

- Молчать, дупло дубовое! - гневно сказал Некрас, вплотную подступая к вещуну. Такими словами - "дупло" да еще "дубовое" - христиане всегда клеймили неверных, детей Перуна. Но Волосач как ни в чем не бывало смотрел на княжичей, сидел себе и даже успевал ловить в свой заго­релый кулак мух, что назойливо вились над ним.

- Не дают, твари, покоя, - словно пожаловался. - А ты, княжич, не гневайся. Говорю так, потому что силу в тебе угадываю - кремневую, железную. Славная судьба тебе на­значена. Через все ты пройдешь, все изведаешь. И радость , встретишь, и боль, и измену. Помни, что жизнь - постоянная измена. Вечер изменяет утру, старый человек изменяет самому себе, каким был в малолетстве. Эту мудрость я от Криве-Кривейты услышал. А ты ее запомни.

- Бог отнял у него разум, - приглушенно сказал Некрас Далибору. Но тот жадно внимал словам вещуна.

- Скажи, что мне суждено? - спросил, пристально глядя на Волосача.

- Голову твою в княжьей шапке зрю, - твердо ответил ве­щун. - Новогородок в великой силе и в великой славе зрю. Державу могучую зрю, которую из пепла и крови подымешь, выпестуешь вместе с твоими единомышленниками.

Глаза у вещуна вдохновенно горели, щеки налились жа­ром. Он сверлил княжичей взглядом, нагонял на них страх и одновременно притягивал к себе, словно на невидимом аркане.

В это время послышался скрип колес, и все трое увидели возок с лубяным верхом. Небольшой, но крепконогий ме­ринок, взмахивая хвостом, резво трусил по зеленой лужай­ке. Мухи донимали его, припекало солнце. Возчик, подъехав к ним вплотную, снял плетеную из камыша и сосновых корешков круглую шапку, поклонился.

- А где Иван? - строго спросил у него Волосач.

- Иван велел передать, что хватает у него забот и без те­бя, - не моргнув глазом, ответил возница, который оказался светловолосым мальчонкой с озорными глазами. - Иван приказал отвезти тебя на Темную гору. Давай-ка помогу сесть.

- Помоги, помоги, - охотно согласился Волосач и, уже восседая на возке, сказал княжичам: - Разными дорогами пойдете вы, братья. Дружите, не чурайтесь забав в золотом детстве вашем, пока не разведет вас навечно жизнь. Вы задумывались, почему реки текут в разные моря? Почему Неман правит путь к варягам, а Днепро - к грекам? Не знаете? То-то и оно. А ты, княжич Далибор, приходи ко мне на Темную гору. Слово хочу тебе сказать.

- Что за слово? - спросил Далибор.

- Слово из тех, что говорятся с глазу на глаз, при свя­щенном огне, под зеленым дубом. Только тебе и небу мож­но слышать его.

-У-у, вурдалак старый! - не выдержал Некрас. - Не жди, никто к тебе не пойдет. Будь я новогородокским князем, лежать бы тебе в Немане с каменюкой на шее.

- Золото плавится огнем, а человек - горем, - загадочно ответил ему вещун. - Потому ты и не князь, а только кня­жич. И всегда будешь им. Есть великие мужи, такие, как твой князь-отец, милосердный Изяслав, а есть мышья по­рода, что юлит, попискивает у мужей под ногами. Запомни это.

Волосач взял из рук у мальчика-возницы хворостину, по­казал ее меринку, и возок, скрипя и покачиваясь, покатил по зеленой лужайке. Разъяренный Некрас рванулся было вслед, но Далибор придержал его за плечо. Княжичи стояли и смотрели, как конские копыта сбивают с цветов желтую пыльцу, как подскакивает возок, как подскакивают вместе с ним две спины: одна узкая, мальчишечья, гибкая - ни дать ни взять молодой росток осокоря, вторая пошире, но уже согбенная старостью: солнцеворот-второй - и скрючится в три погибели.

На детинце княжичей и впрямь дожидался лях Костка. Его, этого ляха, привел с полоном из Мазовецкой земли Изяслав Новогородокский, когда вместе с галичанами и Миндовгом ходил на тамошнего князя Конрада. Добрым рыцарем слыл у себя на родине Костка. В той сече, которая стала для него последней, уложил четверых новогородокских воев, развалив их секирой от ключицы до бедра, однако и сам не ушел от расплаты: огрели его булавой по голо­ве, пробили железный шлем, и упал храбрый лях, чтобы очухаться уже с дубовой колодкой на шее. До конца дней носить ему на смуглом лбу большую синеватую отметину - след того страшного удара. Князь Изяслав, которому плен­ник пришелся по душе, велел снять с него колодку, прибли­зил к себе и даже взял наставником к своим сыновьям. По истечении семи лет плена по христианскому обычаю хотел отпустить ляха восвояси, но Костка ответил, что никто его там не ждет и что он хотел бы до гробовой доски жить в Новогородке. И еще сказал, что ему не в тягость будет ле­жать в здешней земле, которой рано или поздно завладеют ляхи. Новогородокцы посмеялись над этими его словами, но Костка был упрям и все твердил, что-де услышал во сне такое пророчество от своего ляшского бога.

Под его присмотром княжичи сбросили рубахи, потом челядники натерли им спины и груди волчьим и барсучьим салом: скользкое тело отводит удары деревянного меча. Костка дал им небольшие круглые щиты, вручил каждому по мечу, заставил надеть на головы легкие, из медной про­волоки шапки-колпаки. Челядники посыпали круг десять на десять сажен желтым речным песком, привезенным с Немана. Вокруг этого ристалища собрались княжеские боя­ре. Впереди всех занял место князь Изяслав.