Рене Манзор - Апокриф. Давид из Назарета

– И вот настал момент, когда я должен сделать выбор? Ты это хочешь сказать?

Лонгин по-дружески положил руку на плечо юноши.

– Это больно, мой мальчик, – сказал он мягко. – Я знаю, как это больно.

– Ничего ты не знаешь! – не согласился Давид, сбрасывая с плеча его руку. – Никто не знает, что значит для семилетнего мальчика видеть, как стенает его отец, когда его прибивают молотком к бревну!

Лонгин вздохнул и решил в качестве последнего довода рассказать о том испытании, которое он пытался стереть из своей памяти, но которое было неистребимо и оставалось в ней, прячась в дальние углы.

– Мне было шесть лет, когда Варавва и его зелоты напали на римский гарнизон в Сепфорисе. Мой отец служил там врачом, хирургом, а мы с матерью жили вместе с ним. Захватив арсенал, зелоты перебили легионеров, даже тех, кто сдался. Варавва претендовал на титул царя иудеев и мечтал стать преемником Ирода. Он приказал построить во дворе гражданских, отдельно мужчин, женщин и детей. Потом он приказал своим солдатам… насиловать женщин в присутствии их родных, потом… перерезать глотки родителям в присутствии их детей.

В глазах Лонгина заблестели слезы, и юноша ощутил, что его обуревает жажда мести, пусть и подавляемая и скрываемая им.

– Вот видишь, Давид, – со вздохом произнес трибун, ощущая ком в горле, – мне известно, до какой степени бывает больно.

Смущенный, сын Иешуа не знал, как ему на это реагировать.

– Варавва – это тот, кого Пилат помиловал вместо моего отца? – спросил он.

– Он самый.

Давида потрясло это признание, а еще больше – поведение трибуна.

– И ты никогда не пытался отомстить зелотам, центурион? Даже когда стал солдатом?

– Я стал солдатом для Рима, а не для себя. Мои родители не одобрили бы этот выбор. Отец лечил людей, а не уничтожал их.

– Мой дядя Шимон был зелотом, и ты об этом знаешь, – сказал юноша, пытаясь вывести из равновесия своего ангела-хранителя.

– Я знаю, это был смелый человек. Вечная ему память.

– Это он меня всему учил. Я тоже зелот. Ты что, и в самом деле хочешь защищать одного из тех, кто убил твою семью, римлянин?

Комок в горле некоторое время не давал Лонгину говорить. Наконец он сказал:

– Ты – сын Иешуа из Назарета. А я – назарянин, которому Мария из Магдалы доверила своего единственного сына. Моя задача – вывести тебя за пределы империи, подальше от тех, кто убил ее мужа и его брата. Она очень хотела, чтобы ты жил, а не мстил за них. Тебе решать, чью волю исполнить – ее или свою. Но, каким бы ни был твой выбор, ты должен будешь жить с этим до конца твоих дней.

Когда Лонгин вышел во двор, Фарах уже напоила лошадей и смотрела, не расковались ли они.

– Ну как? Твой Бог подсказал тебе, что говорить?

– Не знаю, – ответил трибун, проверяя, надежно ли закреплена поклажа на лошадях. – По крайней мере, он не метал молнии.

– Не метал что?

– Ладно, не будем об этом, – сказал он, печально улыбаясь. – У твоей лошади ослабла подпруга. Проверь, как там у остальных, чтобы мы не слетели с седел, когда поскачем галопом.

Девушка кивнула и пошла к другим лошадям, чтобы проверить, как затянуты подпруги.

– Солдаты Пилата будут нас преследовать, да? – спросила она, выполняя его поручение.

– М-да, м-да, – произнес Лонгин, занятый сбруей. – Савл не тот человек, который бросает дело на полпути.

Юная рабыня задумчиво посмотрела на него:

– Почему ты защищаешь Давида?

– Я дал слово его матери, и потом… у меня есть на то свои причины.

– А что она тебе за это пообещала? Деньги?

Лонгин пожал плечами и не стал ей отвечать.

– Ты за этим едешь «за пределы империи»?

Центурион оторвался от своих дел, чтобы пожурить Фарах:

– Уж слишком ты уши развесила!

– Слушать – значит что-то узнавать. Если бы боги хотели, чтобы женщины были глухими, так бы оно и было.

Эти ее слова окончательно вывели Лонгина из себя.

– Послушай, девочка…

– Фарах, – высокомерно поправила она его.

– Послушай… Фарах! Ты знаешь, что не обязана ехать с нами? Ты была хорошим проводником, за что тебе будет заплачено сполна. Дорога у нас длинная и опасная, а ты ведь женщина!

– Я счастлива, что ты это наконец-то заметил, – парировала она, вызывающе глядя на него и приближаясь к нему.

– Было бы лучше, если бы ты вернулась домой.

– Домой? – Она рассмеялась. – Вот как, ну да… вернуться к своему занятию, чтобы надо мной издевались и мучили снова? Замечательная перспектива!

Он ухмыльнулся, а она продолжила:

– Я знаю шелковый путь и дороги торговцев пряностями лучше кого бы то ни было, римлянин. Мой папаша, черт бы его побрал, водил караваны. Я путешествовала с ним по этим путям до того, как этот сукин сын продал меня, чтобы расплатиться за проигрыш.

В этот момент Давид вышел на порог с луком в руке и колчаном со стрелами за спиной. Проверив поклажу на своей лошади, он спросил:

– Ну что, едем?

После этого он вскочил в седло, цокнул языком и его лошадь тронулась с места.

Лонгин последовал его примеру и направил своего коня к молодой египтянке, передразнивая ее:

– Дороги торговцев пряностями, говоришь?

– Угу, угу, – подтвердила Фарах.

– И как на одну из них можно выехать кратчайшим путем?

– Через Пальмиру, – ответила девушка, пришпоривая лошадь. – Мой дядя работает там на постоялом дворе.

Бейт-Шеарим, Нижняя Галилея

Катакомбы Бейт-Шеарима в Нижней Галилее были последним пристанищем для мертвых и убежищем для живых. Длинные галереи, из которых состоял лабиринт этого некрополя, были выкопаны под городом, прямо в склонах известковых холмов. В этих склепах скрывались разбойники и бунтовщики во времена pax romana, когда их преследовали, или когда готовилось какое-нибудь крупное восстание.

Стойкий запах пота, испражнений и мочи, исходивший оттуда, похоже, не отпугивал никого, в том числе и Варавву, столько повидавшего на галере. А на какой другой запах можно было рассчитывать, если в этом оссуарии [32] Оссуарии – различные вместилища для скелетированных останков покойников. ютилось полтысячи давно не мывшихся человек, тогда как он мог вместить не более полусотни?

Далеко не все они были в возрасте, как, впрочем, и в такой физической форме, чтобы быть способными сражаться. Но и старики, и калеки не желали оттуда уходить. Ковыляя на костылях или с трудом переставляя разбитые ревматизмом ноги, они принимали во всем такое же участие, как и здоровые.

И даже большее.

Досифей отправился в нижнюю часть входной галереи встречать Варавву. Держа факел над головой, он вглядывался в лицо своего гостя, пока тот, явно озабоченный, рассматривал представителей различных кланов, которых удалось собрать здесь самаритянину: фарисеев, ессеев, назарян, сикариев и зелотов – все они откликнулись на его призыв.