Рене Манзор - Апокриф. Давид из Назарета

Луций запаниковал. Он был всего лишь вестником, принесшим плохую новость, но он знал о приверженности своего начальника греческой традиции казнить гонца.

– Куда зелоты увезли статую императора? – продолжил уже более спокойным тоном Пилат.

– В храм на вершине горы Гаризим.

Прокуратор пожал плечами, удивленный абсурдностью этих действий:

– Странные люди эти иудеи. То, что для них святотатство в одном храме, в другом таковым не является.

– Это хорошо укрепленное место, прокуратор. Оно считается неприступным.

– Неприступным? Да ну? Возможно, для Макрона, но не для меня. Прикажи седлать мою лошадь и собирай людей.

Дамаск, Сирия

Приближался праздник Пасхи, по ночам в городе стало так же многолюдно, как и днем. На главной улице Дамаска, Прямой, собралась толпа, чтобы послушать человека, проповедовавшего перед храмом Юпитера. Его зычный голос, хорошо слышный и на прилегающих улочках, привлекал все больше и больше любопытных. Человек говорил на арамейском, греческом и латинском! И голос его не ослабевал ни на мгновение.

– Тогда Иешуа обратился к толпе и произнес: «Толкователи Торы и саддукеи сидят на троне Моисеевом. Следуйте их учению, но не всегда следуйте их поступкам».

Проходившие мимо священники приостановились – их внимание привлекли последние слова.

– Ибо они говорят одно, а делают другое. Они заставляют людей нести неподъемную ношу, в то время как сами и пальцем не пошевелили, чтобы что-то сделать.

Из толпы донеслись возгласы одобрения, что крайне обеспокоило священников. Они отправились за охранниками, стоявшими у святилища, и стали им что-то говорить, указывая на оратора, который продолжал вещать собравшимся, которых все сильнее и сильнее захватывали его слова.

– Они платят подати захватчикам, но отказывают в милостыне просящим, что встречаются на их пути.

Укутавшись в плащ и натянув капюшон почти на самые глаза, Иуда Искариот расталкивал толпу локтями, чтобы пробраться к проповедующему. Ему казалось, что он узнал этого человека, но это было настолько невероятно, что он решил убедиться в верности своих предположений.

– Они любят занимать передние ряды в синагогах и приветствовать друг друга на публике, но в них нет никакого сострадания к ближнему.

Когда проповедник повернулся к Иуде лицом, тот узнал его. Этим «святотатцем» был… Савл из Тарса!

Стражники схватили его под руки и пытались увести, но он отбивался и продолжал вещать своим громким голосом:

– Они напоминают гроб повапленный, красивые и чистые на вид, но прогнившие внутри!

Чтобы заставить его замолчать, один из стражников ударил его по лицу кожаным ремнем, и хотя у Савла изо рта потекла кровь, он ответил ударом на удар. Этот проповедник не был противником насилия.

– Исполнилось пророчество Исайи, братья! – кричал он, в то время как стражники уводили его силой. – Иешуа – вот наш Мессия! Он восстал из мертвых и дал мне новую жизнь, простив мои грехи! Поступайте, как я, братья! Покайтесь, и от ваших грехов не останется и следа!

Иуда не мог прийти в себя от изумления. Преследователь назарян теперь проповедовал учение Иешуа! Но как он мог говорить о любви, замучив и погубив столько мужчин и женщин?

– Эй, ты там! – окликнул его чей-то голос. – Мы ведь знакомы, не так ли?

Иуда обернулся и увидел женщину, которая пристально смотрела на него. Зеваки уже начали расходиться, но ее что-то задержало.

– Ты живешь в этом квартале? – допытывалась она.

– Нет, я приехал сюда недавно, – ответил Иуда, отворачиваясь.

– Я уже где-то видела тебя, мне знакомо твое лицо…

Иуда задрожал при мысли, что по городу расклеены объявления о его розыске. Его охватил страх.

– Просто у меня вполне заурядное лицо, – стал объяснять он.

– Отнюдь, – не унималась женщина. – Такое лицо вряд ли забудешь.

– Возможно, вы правы. – Он повернулся к ней спиной, давая понять, что разговор окончен.

Но женщина схватила его за руку и, развернув лицом к себе, продолжила рассматривать его.

– Откуда ты?

– Отовсюду, – ответил он, пытаясь вырвать руку. – Я то тут, то там. Живу, как торговец, в каком-то смысле.

– Погоди-ка… мне знаком твой акцент… Ты же из Галилеи, да?

– Никогда не бывал там, – соврал Иуда.

– Не принимай меня за дурочку, мой муж из Галилеи. Постой… ты что-то скрываешь…

Она сбросила с его головы капюшон и тут же вспомнила, где его видела.

– Я так и знала… Этого человека разыскивают! Эй, люди! – закричала она, привлекая внимание прохожих.

Иуда нервно осмотрелся и бросился наутек.

– За его поимку обещано тридцать сребреников! – вопила женщина, поворачиваясь в разные стороны. – С кем поделиться?

Человек двадцать, стоявших возле нее, бросились за Иудой.

В считаные мгновения жажда наживы превратила ревностных слушателей Савла в алчных животных. Еще недавно жаждавшие справедливости, они учуяли кровь, словно свора собак добычу.

В конце площади какой-то человек попытался преградить ему дорогу, но Искариот ударил его головой. Удар получился таким сильным, что бедняга свалился в грязь. Иуда чуть было не споткнулся, но удержал равновесие и скрылся от своих преследователей в переулках Старого города.

Обезумевшие при виде огня, лошади ржали и метались. Они бились о стенки конюшни, безуспешно пытаясь выбраться оттуда. Некоторые порвали уздечки. Другие, охваченные паникой, снесли барьер, за которым стояли, и разбегались во все стороны, стараясь найти место, где еще можно было дышать.

Лонгин вошел в эту жаровню, сбивая языки пламени, цеплявшиеся к его одежде. Широко раскрыв ворота, он выпускал животных одно за другим. Подгоняя их к выходу, он с тревогой смотрел по сторонам, разыскивая своего верного товарища. От запаха горелой плоти его начало тошнить. Когда он дошел до конца конюшни, ему уже едва хватало воздуха. Дым с запахом серы был настолько густым, что мало что было видно.

Закашлявшись от едкого дыма, он уже подумывал о том, чтобы вернуться обратно, когда наконец-то увидел свою лошадь. Пытаясь отвязаться, она зацепилась поводьями за горящую балку. Центурион одним ударом меча перерубил поводья, вскочил в седло и, крепко вцепившись в гриву, выскочил из обваливающейся конюшни, которую пожирало пламя.

Он в последний момент выбирался из этого пекла, а две оставшиеся внутри лошади издавали душераздирающие звуки. Сбруя, что была на них, загорелась, мгновенно превратив их в факелы. Ржа от ужаса, они вырвались из конюшни и помчались по улице, освещая ее горящей сбруей.

Сидя на своей лошади, Лонгин поймал за уздечку одно из вырвавшихся животных и потянул его за собой в переулок, где его должен был ждать Давид.