Геннадий Прашкевич - Гуманная педагогика [из жизни птеродактилей]

«Здравствуй, комсомолец далекого две тысячи восемнадцатого года! Здравствуйте, смелые удивительные умы! — Гриша взволнованно перевел сбившееся дыхание и так же взволнованно переступил с хромой ноги на здоровую. — Из толщ минувшего двадцатого века советский комсомол протягивает тебе свою крепкую руку. — Все ждали от Гриши определения мозолистую , но такого слова в Гришином послании не оказалось. — Как живешь, друг? Все так же любишь нашу советскую землю, нашу советскую трудовую колыбель, как любили мы? — Некоторые в зале тревожно переглядывались, дескать, чего это он завел о земле, да еще в прошлом времени? — Держишь ли ты в своей сильной мускулистой руке драгоценный камень с планеты Марс или с какой другой планеты? Какими великими свершениями прославил наш замечательный город? Поставил ли атомную станцию, как планировали наши романтики? Снес ли с лица земли последнюю церковку?»

В зале задвигались. Церковь — не яйцо, просто так ее не снесешь.

А вот драгоценный камень, смотри-ка, переглядывались, доставили все-таки с далекой планеты Марс или с какой другой планеты (интересно, кто туда летал от нашего вагонного депо?), и даже на атомную станцию замахнулись.

«Дорогие комсомольцы нашего будущего, — рубил рукой воздух Гриша. — У нас с вами одна родословная. Штурм Зимнего, кронштадтский лед, Каховка, освобождение Крыма, Юденич и Колчак — в хвост и в гриву. Всех деникиных туда же. Сами знаете, атомные ледоколы, космические ракеты, поднятая целина, электрификация железных дорог! У нас с вами, дорогие наши комсомольцы будущего, с одна тысяча девятьсот семнадцатого года одна цель: утвердить добрыми делами самое справедливое, самое счастливое общество на земле. Свобода, равенство, братство! — Гриша, похоже, шел уже на автомате. — Мы придем к победе коммунизма! Мы к ней придем неизбежно, неминуемо. Комсомольцы нашего депо и вообще всего нашего участка желдорпутей всегда в первых рядах, лучшие награждены. Фамилии опускаю… Руками наших пламенных комсомольцев открыты новые участки дороги, особенно отличились… Фамилии опускаю… Вместе с этим письмом посылаем вам, дорогие наши потомки, бесценную реликвию — бронзовый макет электровоза серии ВЛ («Владимир Ленин»), работающего на широкой советской колее. В этом году экипаж указанного электровоза награжден переходящим Красным знаменем. Фамилии опускаю… Сто сорок шесть лучших заработали почетное звание «Ударник коммунистического труда». Фамилии опускаю… Так что от всей души завещаем вам, дорогие комсомольцы две тысячи восемнадцатого года, осуществить то, чего не успели мы. Мост с материка на Сахалин… Окончательное благоустройство края… Возведение новых прекрасных цветущих городов… Атомные станции… Уверенной посадки на других планетах… Удач в труде, хорошего здоровья, мирного неба над головой…»

В зале установилась тревожная тишина.

Потом кто-то не выдержал: «Смотри-ка, всех опустил!»

И закричали, заволновались, затопали. «Зачем опустил фамилии?»

«Как это зачем? — не сходя с трибуны, переступил Гриша с хромой ноги на здоровую. — Сами знаете, в таком важном деле лопухнуться нельзя. Совсем в другой век пишем. В двадцать первый. Там недовольных уже не будет. А мы — их предки! Разве шутки чувствовать такое? Необходима некоторая осторожность, верно? Я вам конкретные фамилии назову, а кто-нибудь из названных на радостях надерется, как баклан, и все испортит. Так что давайте пока без фамилий. Дети вырастут, разберутся».

Некоторые засомневались: «Не примет почта такое письмо».

«А мы его заложим в бетонный фундамент нового электровозного депо!»

«Ну, если так, — потихоньку успокаивались сомневающиеся. — Только ведь и другие вопросы есть. Ты, Гриша, атомную станцию упомянул, а потянем ли мы такое дело? Леньке Лунёву простую вагонетку доверили, а он тебе ногу отдавил. А тут атомная станция. Тут одной только твоей ногой не отделаешься. Сам знаешь, Ванька Пахомов недавно в самом начале рабочего дня напрочь запорол новый насос, забил его илом и лягушками. Тут ответственность нужна».

Даже язвительный (пьющий) грузчик Орлов проснулся.

«Уволить Петелина! — заорал, с ходу не разобравшись. — Уволить Гришку к чертям собачьим, гнать из депо, как собаку, чтобы не создавал проблем! Это что же получается? — изо всех сил возмущался он, отравляя соседей перегаром, выхлопами, так сказать. — Скажем, я или другие, мы все дружно улетим на Марс, там погрузочных работ никто пока что не отменял, а суточных, как всегда, кот наплакал, а Гришка Петелин, хромой ловкач, на Земле, значит, один останется с нашими бабами?»

И злобно потребовал: «Выкладывай фамилии!»

Короче, повесть Суржикова всех увлекла. Даже о Кочергине забыли.

Начал обсуждение московский гость. Удовольствия скрывать не стал. «Молодец, Суржиков». Хунхузу на вопрос, куда все-таки отправили письмо Гриши Петелина, ответил коротко: «В будущее».

И продолжил: «Приветствую талантливую рукопись!»

Волновался, как охотник, который у Пшонкина-Родина завалил большого лося.

И указывал, указывал, указывал нам, чтобы не сомневались: «Вот как следует подходить к дельному литературному материалу. Не в лоб с размаху, а с мягкой человеческой хитрецой, с загадкой. Бомба ведь не фугасная. Бомба — времени. Очень правильный ход. Каждый читатель Суржикова с нетерпением будет ждать столетнего юбилея комсомола».

Ролик торжествовал. Он влюбленно смотрел на Чехова.

А Андрей Платонович такую вывел мораль.

«Союз советских писателей главной своей целью ставит создание произведений самого высокого художественного значения, при этом глубоко насыщенных героической борьбой международного пролетариата, пафосом победы социализма, отражающих великую мудрость и героизм коммунистической партии, так что… — Благосклонно покивал. — Всячески поддерживаю!»

Писатели и семинаристы удовлетворенно похлопали.

Конечно, некоторые (я, к примеру) ждали, как Дед отзовется на повесть Ролика, но Дед, прочно утвердив тяжелые руки на резном набалдашнике своей палки, думал о чем-то своем.

Зато выступил Пудель.

«Дельная работа!» — так оценил.

Не скрывал удовлетворения, но и некоторую озабоченность выказывал.

«Конечно, правка еще нужна, но это дело второе, даже третье. — Кажется, Дмитрий Николаевич неплохо разбирался в тонкостях литературы. — Даже великий поэт Пушкин правил свои рукописи. Другому бы дать по рукам, не правь, не правь классику, но речь ведь о классике. — Этими своими словами Дмитрий Николаевич как бы окончательно решил судьбу рукописи. — Скажу вам как самый обыкновенный читатель. Увлекательно написана «Бомба времени»! Мирная, заметьте, бомба. Молодой писатель Суржиков мирным будущим интересуется. Тут правильно отметил Андрей Платонович, — кивнул Пудель улыбающемуся Чехову. — От молодых писателей мы ждем произведений только высокого художественного уровня. С надеждой ждем, с увлечением. Эх, увидеть бы сбывшиеся мечты! Сам я, конечно, до две тысячи восемнадцатого года не дотяну, куда мне, здоровье подточено партийной работой, — он как бы виновато развел крепкими сильными руками. — Но вы доживете».