Недостреленный [СИ, с илл.]

— Мы до войны утром пили настоящий китайский чай, — задумчиво сказала Лиза, — с ситным хлебом, и было масло, мы намазывали его на хлеб… Вкусно!.. И сахара было много… Саша, ты кушай сахар, — спохватилась девушка и попыталась подсунуть сахарницу вплотную ко мне.

— Лиза, благодарю, но я пью чай без сахара, уж как привык. Ты бери его сама, ты же его любишь, я вижу, — улыбнувшись, отказался я.

— Ну да, — хихикнула Лиза и положила в рот маленький кусочек, — люблю сладкое. Сейчас сахара мало, и я доставала его из буфета по праздникам, — уже серьезно продолжила она. — А когда нет хлеба, то утром многие пустой чай пьют. В обед в столовых кормимся, сейчас такие открываются, особенно при учреждениях, а вечером уж у кого что есть. Привыкаешь со временем, только кушать постоянно хочется, и разговоры только о еде, — добавила она.

— Лиза, здесь будет только хуже, еще года два точно, — сочувственно глядя на девушку сказал я.

— Ты что-то знаешь, да, Саша? — глаза Лизы округлились. — Пожалуйста, скажи… Германец возьмёт столицу?

— Нет, столицу он не возьмёт, — успокоил я девушку. — Но посуди сама – идёт война, всего не хватает, в том числе и продовольствия. Фронт приближается к Петрограду, железная дорога забита военными перевозками, и её не хватает. А столица всегда жила только на привозном. И раньше-то были перебои с хлебом. Насколько я понял, год назад, когда царя скинули, всё с хлебных бунтов и началось. А сейчас положение еще более ухудшилось. Еды станет ещё меньше.

— Придётся жить совсем впроголодь, — нахмурилась Лиза. — Мне и продать-то уже нечего. Пальто свое с меховым воротником я обменяла на хлеб ровно год назад, в революцию. Царь тогда отрёкся, присутственные места царской власти многие закрылись, и у меня работы не стало. Вот, остатки старого жалованья и пальто помогли. А сейчас из ценного осталась только "зингеровская" швейная машинка. Но очень не хочется её лишиться, я же шью, это большое подспорье, то себе перешьёшь из старого, то знакомым заказ выполнишь, вот как вчера…

— А люди нищенствуют и голодают, дезертиры с фронта с оружием, — тут я усмехнулся, имея в виду таких как я. — Каждую ночь десятки нападений и грабежей. Вот как вчера… И, Лиза, прошу тебя, не ходи вечером по городу, тем более одна.

— Но не все же солдаты – грабители, ты же не грабитель, — бросилась Лиза на мою защиту.

— Нет, далеко не все. Но и гражданских хватает. "Птенцов Керенского" вспомни. Власть ослабла, жандармерию и городовых разогнали, а народная милиция неумела, слаба и не справляется.

— Отчего же не справляется, что-то же получается, не всё сразу, — заспорила почему-то Лиза.

— Кроме продовольствия столица еще многое потребляет, — не стал спорить и продолжал я. — Вот топливо, например. Керосина уже нет, электричество почти не подают. На дрова дома разбираете. А когда они закончатся, чем топить прикажете? Ведь без топлива зимой замерзнуть насмерть можно. Не в эту зиму, так в следующую.

— И правда, у нас в округе бесхозных деревянных домов больше нет, — нахмурилась Лиза.

— И вот ещё – ты же видишь – улицы вовсе не убираются, мусор почти не вывозится, всюду грязь. Лекарств не хватает. Того и гляди, эпидемии начнутся, и не одна – а чем лечить? — убеждал я.

— Да, я слышала, что тиф в столице начался, но знакомых Бог миловал, — покивала Лиза.

— Тифом может не ограничится, — мрачно сказал я.

— Что же делать?.. — брови Лизы встали грустным домиком.

— Из столицы надо уезжать! — твёрдо произнёс я. — Да и столицей Петрограду недолго оставаться. Перенесут её, и новое правительство переедет.

— Да, слухи ходили, — задумчиво согласилась Лиза. — Говорили, в Нижний хотят. Но это же долго, пока решат, пока переезд будут готовить.

— Думаю, это случится совсем скоро, — уверенно произнёс я. Надеюсь, здесь разворачивается знакомый мне вариант истории, а не какой-нибудь параллельный с совсем другими событиями и новыми деятелями. А вот это, кстати, можно отчасти проверить.

— Лиза, а ты о ком из новой власти большевиков слышала, кто тут в Петрограде главные? — поинтересовался я.

— Недавно Председателем Петросовета Троцкий был, а сейчас Зиновьев, — начала перечислять она. — Председатель Всероссийского ЦИК – Свердлов, а председатель Совета народных комиссаров – Ульянов-Ленин. Все большевики.

— Ага, благодарю тебя, я тоже о них слышал, — сказал я. Что же, в этом здешнее время с моим знакомым прошлым совпадает. Буду надеяться, что и в остальном так же. И я продолжил предыдущую мысль. — Вот, о переезде: я уверен, что правительство скоро уедет из Петрограда. И тебе, Лиза, тоже хорошо бы покинуть город. Здесь будет очень тяжело.

— Знаешь, Саш, ты рассказываешь такие ужасные вещи, — Лиза выглядела очень опечаленной. — И не верится всему этому, и, в то же время, я тебе, почему-то верю. И сама я вижу, что становится всё хуже и хуже. Но мне трудно принять мысль, что надо уехать из моего старого Петербурга. Я здесь прожила всю свою жизнь. Саш, дай мне время привыкнуть к этой новости, прошу тебя. Давай вернемся к этому разговору позже? — попросила она.

Я согласился. Лиза, правда, всё равно засомневалась и возразила, что если уезжать, как же мы увезем все нужные вещи. Однако, при более тщательном осмотре своего гардероба, Лиза с огорчением философски заметила, что одно к другому складывается – и вещей-то набирается всего на один узел, и немного посуды. И, конечно, "зингеровская" швейная машинка, как самая большая материальная ценность. Меблировка вся была домовладельца, да и с собой её не увезешь. А вот с продуктами другая беда, их почти и нет. Я предложил сходить на местный рынок, осмотреться.

— Да что мы там обменять-то сможем? — удивилась Лиза. — У нас и нет ничего.

— Сходим, посмотрим, — пожал я плечами, — вдруг что получится.

На улице мороз слегка пощипывал лицо, при дыхании изо рта выходил пар. Петроград днём казался не таким мрачным и потусторонним, как этой ночью. Но запустение было заметно. Улицы действительно не убирались, снег поскрипывал под ногами. На дорогах попадались кучки замерзшего навоза от когда-то прошедших лошадей. По улицам за тот час, что мы шли, не проехало ничего, ни телеги, ни пролетки, ни тем более автомобили. Раз проходили мимо полузаметённых снегом узких рельс трамвая или конки. Людей было не так много, все шли быстро по свои неведомым делам, некоторые оглядываясь. Одеты все были бедно, в поношенные и обтрепанные вещи. Возможно, многие, как и Лиза, уже обменяли свой приличный гардероб на продукты, или опасались выходить в шубах и пальто с мехами, не рискуя их лишиться или привлечь внимание как "буржуи".

На самом рынке шевеление жизни было более заметно. Снег был истоптан и перемешан с грязью. Стоял шум разговоров, крики торговцев-разносчиков. Народ толкался, крестьяне меняли немного муки, крупы, пойманной рыбы на ткани, одежду, скобяные товары. Горожане побогаче отдавали накопленное имущество за возможность насытиться, рабочие выменивали какие-то промышленные товары у крестьян на еду. Среди всех этих крестьян и горожан выделялась небольшим черным пятном группка в морских шинелях, менявшая не увязывающиеся с матросским бытом роскошные вещи на продукты в больших количествах. Проходя мимо, я услышал в их речи мимоходом брошенную фразу: "Долой собственность, бабка, долой власть", а из карманов бушлатов торчали сложенные газеты "Буревестник" и еще одна с видимой частью названия: "… анархиста".