Леонид Мартынов - Повесть о Тобольском воеводстве

Много редкостей и ценностей хранила старая ремезовская изба. Сын стрелецкого сотника Ульяна Ремезова внучек деда Моисея Семен имел чем позабавиться в родительском доме.

Семен родился в начале шестидесятых годов, — году в 1662, — словом, в те неспокойные годы, когда за Камнем разразилось огромное восстанье башкир и перекинулось не только на юг к ногайцам, но и сюда, в Сибирь. Внучата кучумовы под предводительством. Девлет-Гирея, объединившись с башкирами, тревожили сибирские рубежи. Тобольский полк пошел на войну с башкирами и татарами. С этим полком уходил из дому и Ульян Моисеевич, сын сотника, отец Семена. А затем Ульян Моисеевич уходил на север, ибо остяки и самоеды пытались снова, как полвека назад, разгромить город Березов. В доме стрелецкого сотника Ремезова лучше чем где-нибудь знали обо всех этих страшных событиях, и старики, как подобает, вздыхая, вспоминали „о добром старом времени“, когда и все-то было не так, как теперь. По рассказам стариков выходило, что промежуток времени между концом „смуты“ и пятидесятыми годами, словом — их молодость, — был самой счастливейшей порой. И азиатцы, мол, убедившись в мощи нового царствующего дома Романовых, оставили свои бунтовские замыслы, — Алей сын кучумов сдался русским и поехал жить в Ярославль, калмыки перестали грабить порубежные села, Алтын-хан монгольский попросился под высокую царскую руку, а северные князцы Алачевы, так те всем семейством явились в Тобольск и крестились здесь зимой 1633 года прямо в проруби на Иртыше! Так вспоминали старики — дед Моисей и его соратники. Конечно, они, отдавшись воспоминаниям молодости и припоминая приятное, забывали про неприятное, забывали, что в то время, как одни восточные владетели просились под высокую царскую руку, другие затевали войну на порубежных линиях, в то время, как Алей поехал жить в Ярославль, внук Кучума Аблай грабил вместе с калмыками русские селенья… Но, во всяком случае, было в разговорах стариков и немало верного — если годах в тридцатых после окончательного разгрома иноземных захватчиков, поляков и шведов, жизнь на Руси, казалось, начала налаживаться как надо, так теперь снова все изменилось к худшему. Особенно после смерти Михаила Федоровича, когда взошел на престол Алексей. Неспокойно стало в Сибири, а уж о России и говорить нечего. Соляной бунт, медный бунт, мятежи в Поволжье. Восстания башкир, татар, ногайцев. А Степан Разин, донской атаман казацкий, на бояр да князей повел бедноту православную, русскую!

В годы новой крестьянской войны, в годы восстанья Разина, в тревожные годы рос Семен Ремезов, сын стрелецкого сотника тобольского.

Почему бунтует народ? Вернее, почему бунтуют народы? Мальчику было уже тринадцать лет, его уже интересовали эти вопросы, он хорошо понимал, что творится вокруг. И, в частности, прекрасно мог разобраться в тех ворчливых словах, которые, смешно коверкая русский язык, произносил Юрий Крижанич.

Юрий Крижанич не мог не бывать в доме Ремезовых. Крижанич живо интересовался настоящим и прошлым Сибири, а дед и отец Ремезова много знали и многое могли рассказать. Дед Меньшой помнил первые годы владычества русских в Сибири, помнил смутное время, видел расцвет и гибель славного города Мангазеи. Отец Ульян Моисеевич бывал и в княжествах северных князьков и в столице бродячей калмыцкой державы. Не он ли, Ульян, возил тайше Аблаю кольчугу Ермака Тимофеевича! Крижанича интересовали и мангазейцы, и калмыки, словом — все. И обо всем он имел свое мненье. И часто загорались споры, которые с жадным любопытством слушал отрок Семен. Особенно хорошо запомнил Семен спор Крижанича с отцом по поводу чертежа сибирской земли, написанного тобольским воеводою Годуновым. Это было в 1674 году. Годунов, по повелению царя Алексея, изобразил не только Сибирь, но и прилегающие к ней страны и в том числе Китай. Этот чертеж, угловатый и странный, очень поразил Семена. Мальчик всякими правдами и неправдами стремился проникнуть в дом воеводский, чтоб посмотреть на чудную карту. И вот однажды Крижанич заговорил с отцом о воеводском чертеже — о Сибири и сопредельных странах востока. „Напрасно, де, русские люди стремятся на далекий восток, — ворчливо сказал Крижанич. — К чему вам восток? Он вас поглотит. Это немцы на зло, из пакости, чтоб вас погубить, учат вас идти на восток, хотят отвлечь от возможных дел и обратить на невозможное, чтоб русский народ пошел на глупое завоеванье Китая, а русским государством завладели бы немцы и татары! Не поддавайтесь немецкой лести, не слушайте, — закричал Крижанич, — ксеномания, сиречь — чужебесие, это — смертоносная немощь, заражающая народ“.

Ульян Моисеевич выслушал гостя. Старый сотник тобольский видывал на своем веку и немцев. „Есть немцы голанские, есть немцы французские, есть немцы прусские“, — размышлял сотник. В юности, еще при князе Куракине, в 1618 году сослали за что-то из Москвы в Сибирь некоего французского немца Савву. Сей Савва-францужанин развел близ Иртыша огород и, выгодно торгуя овощами, стал известным человеком. Верно! Ульян Моисеевич помнил, что Савва-францужанин имел свое суждение и о делах государственных. Не он ли, сам иноземец, все уговаривал Куракина-князя, чтоб тот выгнал из Мангазеи всяких заморских немцев… Насчет же Китая он, как будто, ничего не пророчил. Кто ж пророчил насчет Китая? Да! Не те ли рейтары-немцы, что приехали в Тобольск как раз в год появления здесь и Крижанича. В год рожденья Семена — 1662 год. Тогда в Тобольске составляли полк, чтоб двинуть на восставших башкиров и татар. Наемники прусские — немцы приехали обучать тоболян — стрельцов, казаков и детей боярских — рейтарскому и солдатскому артикулу. Вспомнил Ульян Моисеевич этих майоров и ротмистров. Ну, конечно, они и болтали про Китай. Хвастуны, забияки и бражники. Верно уж скнипы. Засмеялся Ремезов и сказал Крижаничу, что воевать Китай было бы действительно глупой затеей. И если какой-то немец и пророчил, что царь Алексей завоюет Китай, так врал это немец сдуру или в самом деле желал царю зла. Нет! Воевать Китай тоболяне не собираются! Но насчет верховьев Оби, Иртыша, насчет Забайкалья, насчет Лены, Амура — это дело другое. Эти земли должны стать принадлежностью державы российской. И не прав Крижанич, говоря, что надо прекратить движенье на восток и заключить мир со слабыми, но воинственными правителями этих мест. Эти правители не только сами предадутся тому же Китаю или царям самаркандским либо ташкентским, но еще и будут всяко тревожить русскую Сибирь. Да и попробуй удержи землепроходцев, идущих на север, восток и юг! — сказал в заключенье Ульян Моисеевич. — Попробуй, Крижанич, останови казаков, что вышли с Мангазеи на Енисей, а оттуда на Лену и на Амур! Попробуй, верни их обратно.