Леонид Мартынов - Повесть о Тобольском воеводстве

Мальчик Семен Ремезов был свидетелем того, как в конце 1674 года проследовало через Тобольск в Москву посольство Очирей Саип хана Халкасского, а весной следующего 1675 года проследовало через Тобольск и в Москвы в Пекин посольство Спафария; весной 1678 года через дымящийся от пожаров Тобольск проследовало в Москву посольство владетеля Кошгыры джюнгорца Галдана Бошокту, а в 1680 году тобольский воевода переслал владетелю Монголии Лоузану похвальную царскую грамоту за его верноподданничество.

Восток не поглотил Россию, как того боялся Крижанич.

В тысяча шестьсот восемьдесят первом году Семен Ремезов был поверстан в чин из неверстанных детей боярских. Иными словами подросток превратился в мужчину. Пошел на службу, женился, стал видным человеком в Тобольске. Заслуги отца и деда открывали Семену Ремезову широкую дорогу. Начиная служить, Семен Ульянович мечтал о том, что выполнит дела не меньшей важности, чем были выполняемы когда-то его отцом. Но, как видно, доспехи Ермака встречались не на каждом шагу, да и восточные владетели теперь не столь стремились к приобретению волшебных талисманов. Времена изменились, изменились и нравы, изменилась и служба. В первые годы службы Семена Ремезова Тобольск был поглощен перипетиями борьбы между властью духовной и светской. Духовная власть полагала, что воеводы недостаточно строги в делах благочестия, мало заботятся о нуждах церкви, о благополучии монастырей, сквозь пальцы смотрят на бегство крестьян с монастырских земель, слабо борются с раскольниками. Митрополит полагал, что раскольники именно потому и не унимаются, что воеводы недостаточно строги. Воеводы же указывали митрополиту, что если он не оставит столь жестоко преследовать раскольников, то быть беде. И так уже раскольники стали жечь не только себя, но и православных — подожгли около Тюмени в Каменке церковь во время заутрени. Четыреста православных погибло. И, мол, лет десять назад пыталися уже какие-то воры сжечь весь Тобольск, а ныне сожгут наверняка. Митрополит, учтя сие предупреждение воевод, начал строить церкви каменные и такие же стены вокруг них. Украсил Павел Тобольск чудными каменными храмами, но толковали воеводы, что, де, мол, Павел из трусости каменные церкви строит. Митрополит, узнав, отлучил нескольких воевод от церкви. Стал жаловаться в Москву царевне Софье. И опять издевались гражданские власти, сравнивая Павла с известной персоной из стихотворной повести, — похож, мол, Павел на попа ябедника Савву, который „по приказам волочится“. Семен Ремезов рад был оказаться подальше ото всей этой канители и с охотой уезжал из Тобольска. Он не однажды ездил на Урал, проверяя, достаточно крепки ли заставы для преграждения самовольного перехода русских людей в Сибирь. Изменились времена, изменились! Прежде радовалась Москва, что Сибирь заселяется, а теперь повелела запрещать переход. Помещики боялись как видно, что все крестьянство перебежит сюда, за Камень! Ездил Семен Ремезов на юг к джюнгарам, к киргизам и на дальний север выручать корабельщика Родиона Иванова, потерпевшего крушение на западном берегу Ямала у Шараповых кошек.

И скитался так по Сибири Семен Ульянович без малого десять лет. Путешествуя, молодой Ремезов уделят немалое внимание осмотру старинных городищ, капищ языческих идолов. Искал камни-самоцветы, руду. Чтоб не забыть, где это видел, стал он делать подробные записи и сопровождать их чертежами, а то и просто рисунками. Рисунки удавались.

Ремезовская изба наполнялась мало-помалу новыми редкостями и диковинками — рисунками, чертежами, камнями, всевозможными предметами, привезенными издалека. И дивились на все это, как когда-то дивился сам Семен Ульянович на находки отцовские, — дети Семена, сыновья малолетние — Иван, Леонид, Петр и Семен Семеновичи.

Давно умер дед Меньшой. Отдал душу богу и Ульян Моисеевич. Но росло новое поколение. Уж пятым ребенком ходила жена Семена Ремезова, могучая сибирячка, не расстающаяся ни зимой ни летом с пышным собольим мангазейским душегреем. Жена нянчила детей. Семену Ульяновичу все не сиделось дома. Он продолжал бы путешествовать и дальше, если б не попались однажды его курсовые записи, зарисовки и чертежи на глаза тому же самому митрополиту Павлу. Посмотрел Павел чертежи ремезовские и объявил, что никто иной кроме Семена Ульяновича не сможет придумать, какова должна быть новая каменная стена вокруг архиерейского дома. Ремезов согласился сделать чертеж и проследить за постройкой. Но что-то плохо ладилось дело. Затянулось. Переделывали, откладывая завершение работы с весны на осень, с осени на весну… Так, в хлопотах вокруг этой злополучной стены и провел Ремезов время до 1689 года. А тут и самому не захотелось больше никуда уезжать из Тобольска. Любопытные шли из Москвы вести.

В Москве совершились большие перемены. Молодой царевич Петр взял власть в свои руки. Царевну Софью заключили в монастырь. Жестоко поплатились за своевластие стрельцы московские. Притихли раскольники, поднявшие было голову в годы правления Софьи. А что дальше? Про Петра толковали, что он окружил себя иноземцами, вводит в обычай все иноземное. Вот когда действительно началось все то, от чего так настойчиво предостерегал старый ворчун Крижанич — подлинная ксеномания, сиречь — чужебесие. Кое-кто из тоболян помнил слова мудрого хорвата. Что-то наделают на Руси иноземцы? Спросить бы Крижанича. Но давно уж, еще в год смерти Алексея Михайловича, удалось вырваться Крижаничу из Сибири, а вскоре и утечь за границу. И толковали тоболяне меж собой, гадали, что будет дальше? Как бы не поддался молодой царь на немецкую лесть!

Из Москвы от молодого царя шли какие-то необычайные, торопливые и не всегда приятные распоряженья. Более чем когда-либо усилились строгости насчет взимания пошлин, выплачивания ясака. В то же время последовали указы не обижать азиатцев, — не пытать и не казнить их без доклада государю. Не верил, видно, царь, в мудрость сибирского начальства, раз так ограничивал его законные, вековые права. Да! Так оно и было. Все чаще стали поступать распоряжения, показывающие, что не весьма уважает молодой царь старую сибирскую администрацию — почтенных бородачей-воевод. Пришел однажды указ прямо оскорбительный. Повелел царь верхотурскому кабацкому и таможенному голове строжайше осматривать людей всякого звания без различия пола и возраста, а в том числе и воевод, со всеми их чадами и домочадцами — не везут ли в Сибирь в излишке мед, пиво, вино и табак для обмена на мягкую рухлядь, а из Сибири не везут ли в платьях, в постелях, в полозьях, в хомутинах мягкую рухлядь. Знаем, мол, куда деваются лучшие меха!