Виктор Душнев - Ангелы плачут над Русью

— Верна сказала, верна, — закивал Василий.

— Ну а коли Олег Ростиславич уехал, то и разговаривать боле не об чем, — встал Севастьян. — Мы с мурзой у брата моего переночуем, погуляем, а утром назад отбудем. Верно, Ильшат?

— Верна сказала, верна!

— Эх, княжич, видишь, кто нами правит! — грустно вздохнул Хитрых. — Заучил, пёс, два русских слова — «верна сказала» — и повторяет к месту и не к месту.

— Ты что, Севастьян Калистратович?! — испугался княжич. — А ну как осерчает?

— Не волнуйся, Ростислав Олегович. Он, окромя этих слов, по-русски ни бе ни ме.

— Смотри, как бы за твои насмешки татары на кол не посадили! Всё сказал?

— Всё.

— Ну так иди с Богом от греха подальше...

Козьма встретил брата с распростёртыми объятьями.

Тут же были и Игнат с Афанасием. На столе рыбные блюда и сухие фрукты — Рождественский пост. Хмельного питья не было, только квас.

— Бежать вам надо, и немедля, — сразу же взял быка за рога Севастьян.

— Почему это? — удивился Козьма и, не дожидаясь ответа, припал к кружке с квасом.

— Недавно из города пропал Рвач. Может, слыхали? — начал растолковывать Севастьян.

— Ну слыхали, — пожал плечами Игнат. — А мы-то при чём? Может, он опять к татарам подался.

— Кабы к татарам, — ухмыльнулся Севастьян. — Нет, его ваши ребята Пантелеймон да Кирилл выкрали и нашему князю отдали на растерзанье. Да, кстати, а где их родичи проживают?

— Они нездешние, их Олег навряд найдёт, — сказал Игнат. — Об них беспокоиться не стоит. А про Рвача-то правда?

— Ну с какой стати мне врать? — возмутился Севастьян. — Ваши парни привезли его в Дубок, палач Дёжкин вроде бы удавил гада, да вот беда: живуч, бестия, оказался. Очухался, развязался и щас по лесу наверняка сюда идёт. Мы с Василием... — повернулся к Шумахову.

— Во, а разве это не татарин? — раскрыл от удивления рог Афанасий. — Погодь-погодь, а не он ли освобождал Демьяна?

— Он отец его.

— То-то мои лоботрясы всё твердят, что где-то уже его видели! — фыркнул Игнат. — Да я и сам сразу засомневался, что он татарин, молчал только. Но это опасно. Коли сторожа вспомнят его, непременно расскажут князю Олегу...

— Самое главное, — перебил брата Севастьян, — что Рвач видел меня в Дубке у Александра.

— А ваш князь Дубок обживает? — вытаращил глаза Афанасий.

— Тебя не касаемо! — отрезал Севастьян. — Рвач придёт в Воргол и расскажет всё про меня и про вас, и тогда от супостата Олега не спастись. Значит, надо уходить.

— Как уходить? Куда? — совершенно растерялся Козьма.

— К нам. К князю Александру Липецкому.

— Дубковскому! — брякнул Афанасий.

— Это ты дуб безмозглый! — оборвал Севастьян младшего брата. — А в Дубке мы временно. Мы ещё возродим родовое князей Липецких гнездо, поднимем из пепла славные города Липец, Онуз и Воронеж!

— Ну ладно, ладно, чево орать-то? — обиделся Афанасий. — Я ж так, спроста, а ты сразу — безмозглый! У липецких ума набрался, да?

— Набрался! — проворчал Севастьян. — И я старших не перебиваю! Молод ещё, чтоб перебивать!

— Хватит, Сева, хватит, Афоня! — начал успокаивать братьев Игнат, опуская свою массивную ладонь на плечо то Афанасия, то Севастьяна. — Лучше давайте обсудим, что делать, как упредить беду.

— Я никуда не поеду! — отрезал Козьма. — Куда я с семьёй? Только отстроился, зажил по-человечески — и на тебе, уезжать! — грохнул он кулаком по столу.

— Лучше без дома остаться, чем без головы, — вздохнул Афанасий.

— Твой дом — шапка и голый зад! — ещё сильней завёлся Козьма. — Легко рассуждать, когда ни кола ни двора!

— Так ты поедешь со мной, Афоня? — посмотрел на младшего брата Севастьян.

— Поеду.

— А ты, Игнат?

— Пока погожу. Дорогу на Дубок я знаю, но немного повременю. Да и вот о чём думаю: может, мы с Козьмой успеем перехватить Рвача?

— Ох, вряд ли, — с сомнением подёргал себя за бороду Севастьян. — Хитёр! И ежели в лесу не сдохнет — беды вам не миновать.

— Не каркай! — отмахнулся Игнат. — Там видно будет, а пока, как говорится, утро вечера мудренее. Пора спать.

— И нам пора, Василий, — повернулся к товарищу Севастьян.

— А разве вы у меня не переночуете? — удивился Козьма.

— Некогда нам ночевать! — покачал головой Севастьян. — Поедем. По краю леса поскачем, может, где на Рвача наткнёмся. Верно, Ильшат? — глянул с улыбкой на Василия.

— Верна сказала, верна сказала! — пробасил Шумахов.

— Вот и ладно, — кивнул Севастьян. — Афанасий, с нами?

— Конечно! Пойду готовить коня в путь.

— А жене что скажешь?

— А ничего. Пускай спит и ждёт из похода мужа.

— Не, так нельзя! — укорил брата Игнат. — Зайди и скажись. Зачем же её волновать?

Афанасий прищурился, малость подумал и кивнул:

— Ладно. Скажусь...

Через час трое всадников выехали из ворот Воргола. Прорыскав полдня по лесу и никого не обнаружив, они ускакали в Дубок. Там встретили Пантелеймона с Кириллом и сказали, что родственников их не нашли.

— А их и князь не найдёт, — пожал плечами Пантелеймон.

— ...Ох-х, не дойду!.. — с великим усилием передвигаясь от дерева к дереву, стонал Рвач. Голова его не держалась на плечах, а ноги волочились, загребая мёрзлые пожухлые листья. — Не дойду... — Он протянул дрожащие руки к ближайшему дубу, но не устоял и рухнул, потеряв сознание...

— ...Гля, Савелий, человек! — воскликнул Матвей.

— Он, должно быть, мёртвый... — Савелий склонился над телом. — Мёртвый боярин.

— А почём знаешь, что боярин?

— Да я видал его в Ворголе возля князя.

— Погодь-погодь! Давай расстегнём ему рубаху. — Обнажив грудь Рвача, Матвей припал ухом к сердцу, прислушался. — Стучит. Неровно, однако стучит. Свяжем носилки и перетащим его к себе в Чернолес, не пропадать же человеку. Да и звери голодные напасть могут.

Мужики перенесли чуть живого Рвача в хату Савелия в сельце Чернолес, что ютилось в дремучем чёрном лиственном лесу у самого истока речушки Семенёк, правого притока Красивой Мечи.

Рвач долго не приходил в себя, и ему с трудом удавалось вливать в рот целебные травяные настои. Затем Рвача перенесли в отдельную горницу более просторной избы Матвея, где жена Матвея Варвара стала готовить специально для больного лёгкую жидкую пищу, которую тоже вливали ему в рот.

И Варвара, и Матвей ухаживали за Рвачом, как за ребёнком, но время шло, а он всё не поправлялся. И тогда Матвей решил позвать Чернавку — древнюю старуху ведунью, которая жила в самой чаще, на болотах. Никто не знал, откуда она родом и какое её настоящее имя — Чернавка да Чернавка. Старуха укрывалась от холода, дождя и зноя в полуразваленной избушке, питалась ржаным хлебом, капустой, корешками лесных растений и плодами кустарников и деревьев. Когда её приглашали к сытному столу, отказывалась, довольствовалась лишь поданным хлебом. Но лечила хорошо, многих отвела от безвременной кончины.