Виктор Душнев - Ангелы плачут над Русью

Сколько прошло времени, он не знал; уже свыкся с колодками и ждал только окончательного приговора хана. И вот однажды утром в подвал вошли несколько татар и русских.

«Конец!..» — подумал князь, и ему вмиг представилась жуткая картина казни, которую в последнее время татары практиковали особенно часто, сдирая с живой жертвы кожу и ломая по суставам конечности. Он дикими глазами взглянул на вошедших, завопив что есть мочи:

— Не хо-чу!.. — и в припадке начал биться всем телом о стену. Изо рта полилась густая пена, и Олег, захлестнувшись в колодках, потерял сознание. Один из татар, рискуя отрубить ему голову, ударом сабли расколол деревянные путы, и к Олегу допустили Ермолая, который прибег к уже испытанному способу — велел раздвинуть кинжалом стиснутые зубы, а сам налил в рот из глиняной бутылочки целебное питьё. Князь сделал несколько глотков и сразу обмяк. В камеру вбежали три холопа и быстро помыли Олега, одели в чистое платье и отвезли домой.

День и ночь колдовал Ермолай над своим хозяином. Вспоминая прошедшее, князь всё никак не мог поверить, что его жизнь вне опасности. Ему вновь и вновь мерещились колодки, отрубленные головы, и от этих видений Олег снова проваливался в чёрную яму забытья. Наконец приступы падучей прекратились, и примерно через неделю хворь отступила. Из-за болезни Олег ещё не знал, что хан в последний раз простил его, дал отряд конницы и что татарское воинство уже готовится выступать в поход на Александра. Правда, ещё раз принимать у себя князя Воргольского Телебуга не собирался: опасался новой вспышки своего гнева, а Олег был ему ещё нужен, чтобы расправиться с непокорным Александром. Об этом, кстати, просил хана и Самуил.

— Урусы сами порежут друг друга, — шептал на ухо Великому хану хазарин. — Надо только одного князя натравливать на другого и помогать ему небольшими отрядами, которые должны не столько сражаться, сколько добивать раненых, вывозить добро и выводить за пределы Руси, в степь, полон.

Телебуге нравились речи Самуила, и он, подумав, согласился освободить Олега.

«Ведь однажды, — думал хан, — несмотря на наши потери, он со своей задачей справился: князь Святослав был убит, города Липец, Воронеж и Онуз разгромлены, разграблены и стёрты с лица земли. От них остались одни огромные головешки, пепел да воспоминания. Но надо, чтоб и воспоминаний не осталось! Нужно уничтожить весь род князей Липецких, всё население, ну а кто уцелеет — загнать поглубже в леса. И сделает это князь Воргольский. Вообще-то надо отдать ему должное, он молодец: уже доставил ц Орду большую добычу, липчане рассеяны, до самого Пронска и Рязани для Орды нет серьёзных препятствий. Стёрто с татарского глаза едкое русское бельмо, только кучка разбойников беснуется да князь Искандер. Вот и пускай Олег Воргольский с ними расправится...»

Ермолай рассказал наконец князю о ханской милости и готовящемся походе на Александра.

Олег от такого известия сразу засиял и просто преобразился. Он радостно спросил:

— И когда же поход?

— Ждём, княже, твоего выздоровления, — поклонился Ермолай. — Ты уже на поправку пошёл, скоро сядешь на коня, и поедем добывать смерть разбойнику Александру...

Через день Олег начал выходить на улицу, а ещё через два сел в седло, поездил по степи и велел сообщить тысячнику Харалдаю, что он здоров.

Харалдай не замедлил явиться.

— Вот что, — уселся за стол, не раздеваясь и не снимая шапки.— О твоих полководческих способностях я наслышан — они ничтожны, поэтому не вмешивайся в мои действия.

— А как же... — оторопел князь.

— А так же! За проводника будешь. С войском я сам справлюсь, а твоё дело только дорогу показывать.

— Но я князь! — насупил брови Олег.

— Князь, но не воевода! — презрительно хмыкнул тысячник. — Ты видишь поле битвы не дальше ушей своего коня.

— Как смеешь?! — взвизгнул Олег.

— А так! — Харалдай выхватил из ножен саблю и разрубил стоявшую на столе крынку с мёдом. Потом замахнулся на князя и, оскалив зубы, прорычал: — Я сам приведу в исполнение приказ Великого хана о твоей казни, собака, если посмеешь вякнуть хоть слово!

Свита князя остолбенела, не пытаясь даже пошевелиться. Зато сподручные Харалдая тоже взялись за оружие и готовы были по первому сигналу командира изрубить презренных урусутов.

Олег мгновенно оценил ситуацию и испуганно пробормотал:

— Всё, всё, тысячник!.. Я понял. Я пойду в обозе. Я покажу дорогу...

Харалдай вложил саблю в ножны и надменно пошёл к двери. У порога на миг остановился и бросил через плечо:

— Завтра идём на Русь!..

Под утро мороз стал крепчать, слабый ветер погнал по сугробам пушистый снег. Татарская конница была уже на ногах. Харалдай, впервые получивший под командование более тысячи воинов, по случаю походного торжества разубрал своего коня, достав из запасников новую сбрую с позолоченными заклёпками. Всем бросалось в глаза роскошное, сделанное из добротной телячьей кожи и раскрашенное в яркие, красный с голубым, цвета седло. Пунцовый кафтан выделял Харалдая из серой массы подчинённых. На голове его красовалась польская шапка с пером.

Тысячник прогарцевал перед толпившимися у крыльца приближёнными князя Олега и крикнул на чистом русском языке:

— Кончай спать, князь, пора! А то ведь дождёшься, что мы оставим тебя и Александр надерёт плёткой твой толстый зад! — И, хохоча, ускакал отдавать последние распоряжения.

— Не будет у меня с этим татарином добрых отношений, — скрипнув зубами, бросил Ермолаю Олег и сел на коня. — Коль он так меня унижает, то я ему не помощник...

— Ты поосторожней с ним, княже, — шепнул Ермолай. — Я всё не могу понять, чего он хочет.

— Да помню про осторожность, помню... — боязливо огляделся по сторонам Олег. — Эта татарская рожа способна любую пакость сотворить. Да, слушай, а где это он так хорошо по-нашему научился болтать?

Ермолай пожал плечами:

— Отец, кажись, был баскаком не то в Володимире, не то в Рязани, и Харалдай с детства жил середь русских, а когда повзрослел, говорят, даже хотел креститься в православную веру. А отец, узнав об том, рассердился и отправил его в Орду.

— И после он на Руси не был?

— Не знаю. Но вроде на русских не очень зол.

— А с чего ж на меня взъелся? — удивился Олег.

Ермолай не ответил, только вздохнул и подумал, что хозяин его, хоть и сам русский, оказался злейшим врагом Руси...

А об этом не раз думал и Харалдай. Прямой и честный воин, он не терпел предателей, к какому бы народу те ни принадлежали. Олега Воргольского тысячник возненавидел сразу и даже не пытался скрыть своего к нему презрения. Кстати, идти в поход навязывался и один из дружков Самуила Зеболон, такой же жадный и злой на русских, как Самуил. Харалдай отказал ему наотрез и заявил прямо в лицо Великому хану о том, что не желает иметь с Зеболоном никаких дел. Пожалуй, кому другому, учитывая влияние хазарской купеческой общины в Орде, подобная дерзость с рук не сошла б, но Телебуга, хоть поначалу и разгневался и даже решил лишить строптивца не только руководства почётной миссией, но и жизни — всё же, взвесив все «за» и «против», тем более в условиях возможного нападения на Сарай темника Ногая, согласился с Харалдаем. Зеболон остался в Орде.