Виктор Душнев - Ангелы плачут над Русью

С располосованной шеей и щекой князь отпрянул назад и споткнулся о тяжёлый зазубренный камень. Медведь, свирепо рыча, надвигался, но Даниил и сам вдруг сделался как зверь. Схватив камень, он что было мочи врезал его острым концом медведю в глаз. Морда залилась кровью. Ещё удар, и ещё... Хозяин леса зашатался и рухнул, уже не рыча, а жалобно визжа от боли.

А Даниил всё бил, бил камнем по мохнатому черепу, пока медведь не затих.

И князь тоже упал на землю, долго лежал в полузабытьи, а когда пришёл в себя, вновь вернулось нестерпимое чувство голода. Вдобавок страшно горело и саднило окровавленное лицо.

Даниил долго тупо смотрел на тушу зверя — эх, кабы добраться до мяса!.. Но у него не было даже ножа.

Наконец князь махнул рукой и пошёл прочь. Надо выбираться к людям...

Русский народ гостеприимный. Гость — посланец Бога, обидеть его всё равно что обидеть Всевышнего. И страшным позором на Руси считалось, если гостю по чьей-то вине был нанесён вред. А уж гибель страждущего влекла за собой большие беды тем, по чьей вине она наступила.

Князь Даниил был в Керженце страждущим гостем и потому находился в слободе на особом положении. Однако в суматохе про него забыли, а спохватились лишь на следующий день, когда уже стало ясно, кто погиб, а кто остался жив, и все охотники возвратились в слободу.

Вернулись и сыновья Оленя, старший — Конь и два его брата, Вепрь и Соловей.

— Да, а где ж гость отца? — поинтересовался Конь у слобожанина по имени Вьюн, того самого, который перед столкновением с разбойниками огрел по башке Дубину.

— Авчерася был тута, — растерянно захлопал глазами Вьюн.

— А нонче где?

— Не знаю...

— Был он авчерась, — подтвердил коренастый мужик Пыряй. — Вместе с нами стоял над телами твово батьки и сестры...

— Батьку и сестру Господь забрал! — отрезал Конь. — А живой где? Где гость, которого мы должны беречь были?

Он небось нового приюта искал и не нашёл? Почему не приютили?

— Ну говорю тебе, Конюшка, вот тута стоял, а потом вдруг исчез, — оправдывался Пыряй.

— Ух, дать бы вам обоим по рогам, — замахнулся на мужиков Конь, — чтоб помнили о долге хлебосольного хозяина.

Вьюн испуганно отскочил, а Пыряй завопил:

— Так Данила был гостем Оленя!

— Он был гостем всей слободы! — не успокаивался Конь. — Ладно, кто сюда приходил? Кто кровь пролил?

— Раненые находники не сказали, — вздохнул Вьюн.

— А где они?

— Да их, когда очухались, отпустили, — пояснил Пыряй.

— Как отпустили?! Чухонец ты курносый, безмозглый! — ещё пуще возмутился Конь. — Кто находничал сюда? Кто хотел гостя убить? Откудова они?

— Нам почём знать? — попятился Пыряй. — Налетели, порешили слобожан...

— А вы где были?

— Мы сопротивлялись, — чуть не заплакал Пыряй. — Но какой от стариков толк? Мне башку пробили...

— И мне досталось! — подхватил Вьюн. — Во, гля, руку перешибли, поднять не могу. Что теперь делать? Ты-то кормить меня не будешь!

— Да уж в беде не бросим, — помягчел Конь. — Где мертвецы-находники?

— Вон лежат. Мы их на край слободы стащили, — показал Пыряй на чернеющие возле леса трупы.

— Пошли глянем, можа, кого угадаю.

Всматриваясь в лица покойников, Пыряй вдруг воскликнул:

— Да это же!..

— Я его тоже ране видал, — заметил Вьюн. — Погодь-погодь... Данилу он на ушкуе привозил, точно. Кажись, Прохором звать...

— А Порфирия тут не было? — спросил Конь. — Атамана ушкуйников?

— Не, не было.

— Значит, он Прохора послал... — пробормотал Конь. — Но зачем же им Данила занадобился?

— Данила — князь... — многозначительно развёл руками Вьюн.

— Какой князь? — удивился Конь.

— Не знаю какой, но князь. Потому, видать, они за ним и гоняются.

— Вон оно что... — почесал затылок Конь.

— А его с находниками не было, — показал вдруг пальцем на Прохора Вьюн.

— Как не было?! — нахмурился Конь.

— А так. И откудова он потом в кучу с трупами попал, не знаю.

— И я его живого тоже не видал, — согласился с другом Пыряй. — Меня стукнули по башке, и я упал, а очухался, брани нету. Стали мертвяков разбирать — гляжу, и этот тута...

— А кто князя искал? Имена какие слыхали?

— Погоди-ка... — задумался Вьюн. — Одного Козьмой звали...

— И он тоже на том ушкуе был! — заявил Пыряй.

— Та-а-ак... — протянул Конь. — А ты не обознался?

— Да не обознался! Точно он!

— Значит, Порфирия работа! — скрипнул зубами Конь. — А ещё из ушкуйников был кто?

— Да кажись, ещё один, белобрысый, — кивнул Пыряй. — Он возле Козьмы отирался.

— А сколь их всего было?

— Человек тридцать, — пояснил Вьюн. — Только остальные не ушкуйники.

— У них на лбу отметины нету, ушкуйники они али нет, — постучал себе по голове Пыряй. — Можа, чьи холопы? Правда, все с татарскими саблями.

— Ладно... — буркнул Конь. — Ясно. Это Порфирий устроил. Только вот не возьму в толк, зачем ему надо было князя сперва привозить, а потом с кровью забирать. И куда же всё-таки он делся? Могли его душегубы утащить?

— Могли...

— Значит, наш святой долг гостя освободить! — рубанул воздух ребром ладони Конь.

— Верно, верно, — закивали мужики.

— Завтра убиенных похороним, — заключил Конь, — тризну справим и поспешу в Великий Новгород. Я этого Порфирия из-под земли достану! Всё, слобожане, хватит гутарить, пошли по домам. Никуда от меня проклятый ушкуйник не денется!..

Большое горе посетило Керженец. Но горе отгоревали, убитых похоронили, справили тризну и снова окунулись в повседневные заботы. Многие мужчины возвратились в лес за добычей, а Конь, наказав братьям Вепрю и Соловью сделать запасы на зиму и для его семьи, собрался в дорогу, простился с молодой женой, оседлал кобылу и отправился в дальний путь, в Великий Новгород.

В тех краях он никогда не был, но по рассказам отца, который несколько раз навещал Великий Новгород, представлял направленье стези и потому, особо не плутая, преодолел немалое расстояние, миновал болота, Ильмень-озеро и оказался у стен города необычайной красоты.

Раскрыв рот смотрел Конь на дивный град. Ему, лесному жителю, казалось, что попал он в сказку, и — оробел, долго топтался возле стен, не решаясь заговорить со снующими туда-сюда горожанами. Но наконец набрался смелости и...

— Это Новгород? — робко спросил у высокого светловолосого дружинника.

— Новгород! — засмеялся тот. — А что, не верится? Впервой тута?

— Впервой, — вздохнул Конь и вошёл в город. Шёл по шумной улице, вертел по сторонам головой. Людей — туча, он столько за всю свою жизнь не видал.

Немного освоившись, остановил пожилого горожанина:

— Ты Порфирия не знаешь, мил человек?