Виктор Душнев - Ангелы плачут над Русью

Вазиха грустно улыбнулась:

— Ты маму Гульнуру за мою матушку принял. Но она не матушка...

— Во! А кто же?!

— Батюшкина жена.

— Мачеха?

— Почему мачеха? Моя матушка — первая жена батюшки, — пояснила Вазиха. — Первая и самая любимая. И она — русская.

— Полонянка?.. — раскрыл рот Аристарх.

— Была полонянкой — стала женой, — пожала плечами Вазиха.

И вдруг:

— Юрьев-Повольский! — раздался грубый голос Прокопа Селяниновича. — Щас причалим!

— Вот хорошо-то! Я тогда за ключевой водой схожу, — обрадовался Аристарх.

Панкрат возвратился уже за полночь. Сторожа его сразу угадали и впустили, не мешкая.

— Будить или не будить хозяина? — спросил старый дозорный Аким.

— Пускай спит, — махнул рукой Панкрат. — Дело неспешное, до утра потерпит. А я тоже устал, отдохнуть хочу.

Измученный дорогой, Панкрат еле добрел до постели и сразу уснул. Но отдохнуть как следует ему не пришлось. Трофим, как всегда, поднялся до зари, оделся, зевнул в кулак и спросил постельничьего холопа:

— Панкрат не вертался?

— Ещё ночью, — кивнул холоп.

— И вы, собаки, молчите? — взревел Трофим. — Ко мне его! Живо!

Пока Трофим умывался, прибежал Панкрат. Хозяин недобро глянул на него, зло спросил:

— Дрыхнешь? Лень обуяла?

— Я не хотел, господин, тебя беспокоить, — втянул голову в плечи Панкрат.

— Нет, ты уж побеспокой. Говори, Коня убили?

— Почему Коня? — испугался Панкрат. — Ты ведь велел Прова с Сильвестром...

Трофим прищурился:

— Это когда ж я такое злодеянье тебя заставлял делать?

— Дык... Не заставлял... — застрясся всем телом Панкрат. — Это... ушкуйники Прова с Сильвестром побили.

— Вот то ладно, — кивнул Трофим. — А по чьему приказу?

— По... но приказу Порфирия Пантелевича...

— Так-так, понятно, — заулыбался Трофим. — Ну что ж, Пантелеевичу угодил, теперь угоди Платоновичу.

Панкрат утёр испарину со лба.

— А... как ему угодить?

— Да просто, — пожал плечами Трофим. — Посажу тебя на струг, плывущий в Великий Новгород, разыщешь там купца Порфирия Платоновича и доложишь, что атаман ушкуйников Порфирий Пантелеевич побил его людишек Прова и Сильвестра, а также Трофимова проводника Фрола...

— Как Фрола? Фрола никто не убивал! — вскрикнул Панкрат. — Фрол дома должон быть!

— Убили, стервецы, Фролку, убили, — горестно развёл руками Трофим.

— Да кто ж?!

— Знамо, ушкуйники. Я ить посылал Фрола проводить Прова и Сильвестра до Керженца, — невозмутимо пояснил Трофим, — а потом холопы мои нашли его в лесу зарезанным.

— Так это небось его Пров с Сильвестром убили! — вытаращил глаза Панкрат. — А до Керженца он и не дошёл...

— Ты дурак! — повысил голос Трофим. — Тебе говорят: Фрола нашли под Керженцем. Там же побили и Прова с Сильвестром. Их тела мои ребята привезли в Юрьев-Повольский и похоронили по-православному, отпевал протопоп Стефан. Ты, Панкрат, плохо, очень плохо соображаешь.

— Прости, господин, я всё понял! — рухнул на колени испуганный холоп. — Да-да, точно! Фролку тоже убили ушкуйники, и об том я скажу Порфирию Платоновичу.

— Сказать мало, — усмехнулся купец. — Надо заставить его избавиться от этого наглого ушкуйника и его прихвостней-разбойников!

— Всё сделаю, господин, всё сделаю.

— Ну, ладно, иди отдыхай. Будешь нужон, позову.

С невесёлыми мыслями вышел от хозяина Панкрат.

«Фрола побили по приказу Трофима, — думал он. — Чтобы в глазах Порфирия Платоновича достоверней выглядело убийство ушкуйниками Прова и Сильвестра. И ведь так и меня могут, когда выполню это паскудное задание... А может, и раньше, и тоже свалят на ушкуйников, ведь и я, как и Фрол, был в Керженце...»

Сзади раздался стук. Панкрат вздрогнул и оглянулся: никого.

— Тьфу, чёрт! — плюнул. — Теперь от тени собственной шарахаться буду!..

Спускаясь по лестнице, он встретил шедшего, видать, к хозяину Онисима, особо доверенного Трофиму холопа, выполнявшего самые чёрные поручения купца. Панкрат похолодел от тяжёлого взгляда Онисима и покрылся мурашками: «А вдруг хозяин велит ему меня придушить, а самого пошлёт в Новгород?..»

Панкрат еле доплёлся до дома, озираясь при любом шорохе. Даже скрип собственной калитки его испугал. Опомнившись, перекрестился и вошёл в избу, оглядывая все углы: а ну как там тать? Но в избе никого не было. Панкрат боязливо сел на лавку и просидел так до вечера.

«Спать надо, — подумал наконец. — А где? В избе? Нет, не усну. Пойду в сад, в укромное местечко».

На всякий случай он прихватил вилы. Ночь выдалась на редкость тихая и от луны светлая. Всё вокруг хорошо просматривалось, вроде никого не было.

«Ежели убивать, так уж заявились бы, — маялся холоп. — Может, нынче не станут...»

С тем он и уснул. Но сон был рваным и тревожным: рядом всё время сновали какие-то грязные бабы, и Панкрат раз десять просыпался в холодном липком поту. Следующие несколько ночей были не лучше, и однажды под утро к нему всё-таки пришли. Но не Онисим, а хоромный холоп Лука.

Лука коротко сказал:

— Хозяин зовёт.

Панкрат собрался с духом, помолился и пошёл к купцу. Трофим был в палате не один. С ним завтракал какой-то дородный человек.

— Заспался, Панкрат, — обгладывая мясо с жирной кости, прошамкал Трофим. — Ты что, пьянствовал?

— Нет, господин! — пробормотал холоп.

— А что ж распух, как утопленник?

От слова «утопленник» Панкрат совсем сник, еле пискнул:

— Здоров я, здоров!

— Так в Новгород Великий ехать сможешь?

— Смогу! — обрадовался Панкрат.

— Ну, гляди. А то я тебя заменю.

— Нет-нет, не надо! Я, господин, готов ехать куда и когда угодно!

— Тогда собирайся. Вот купец великогородский Прокоп Селянинович, он согласился взять тебя на свой струг и довезти до Новгорода. Завтра отплываете...

Ранним утром тёплого осеннего дня хорошо выспавшийся Панкрат ступил на струг Прокопа Селяниновича. Он всё вертел головой, ожидая подвоха, и путался у всех по ногами, пока помощник Прокопа Епифан не рявкнул:

— Да что ж ты кружишься?! Иди на место!

— А где место-то? — огрызнулся Панкрат.

— Вон туда, к борту иди, — толкнул его Епифан в спину. — И сиди там, не мешайся.

Панкрат присел, где было велено, бросил рядом котомку с пожитками. Вокруг царила суета, однако шагах в трёх двое ещё спали.

Панкрат достал из котомки холстину, подстелил её под зад и прислонился к борту. Потом вынул краюху хлеба, вяленую рыбу, мясо и стал есть.

Красное солнце лениво выползало из своего лежбища. Казалось, оно не выспалось, зевало, и вдруг — точно испугавшись, что опоздает, стало быстро белеть и подниматься ввысь.

Время шло, а струг всё не отплывал. Оказывается, ещё не весь товар, идущий из Юрьева-Поводьского в Новгород, был загружен. Людишки сновали с берега на струг и обратно, таская мешки и другую кладь.