Виктор Душнев - Потомок Святогора

— Вот они, батя, — доложил Тяпка вошедшему в сырую землянку атаману.

— Ловкие ребята! — «восхитился» Кунам. — Только почему-то всё в ямы падают.

Демьян завертелся на земляном полу, тщетно пытаясь разорвать верёвку.

— Ну-ну! Не трать без толку силы, они тебе ещё пригодятся, — нагнулся к нему атаман. — Я вижу, что вы добрые парни — по Силаю сужу. Смелые и друг за дружку горой. Знал, что на выручку ему придёте, потому и засаду устроил.

— Где Силай? — насупился Демьян.

— А он у нас в гостях, — выпрямился атаман. — Вот и вы в гости пожаловали.

— Так русские люди гостей не встречают, — вмешался в разговор Иван. — Развяжите нас.

— Будете себя благоразумно вести — развяжем, — пообещал атаман.

— Ладно, ваша взяла, развязывайте, — согласился Демьян.

— А ты, видать, средь своих тоже атаман, коль за всех отвечаешь, — заметил Кунам.

— Может, и атаман! — огрызнулся Демьян. — Только мы по дорогам не разбойничаем, путников не крадём и не убиваем, а служим законному, Господом Богом даденному князю.

— Ладно-ладно, служака! Развяжите, — кивнул Кунам Русу. — Только, — остановил взгляд на Демьяне, — не балуй, а то больно горяч!

— Не пугай, атаман, пуганые!

— А-а-а, пропавшей речкою пуганные! — захохотал Кунам и пошёл к двери. Он первым выбрался из землянки. За ним — полонянники, сзади пятеро разбойников с оружием наготове.

После сырой и вонючей землянки свежий осенний воздух приятно опахнул лица. Находящееся уже в зените солнце ласкало землю нежным теплом. Самый разгар «бабьего лета».

Пробирались через заросли вишняка и орешника куда-то вверх. Шли долго, петляя по бездорожью, но разбойники прекрасно ориентировались в своей вотчине.

— Мы бы сами Силая не нашли. Ишь куда они его запрятали, — шепнул на ухо Демьяну Иван.

— Конечно, не нашли бы! — подтвердил атаман.

— Хватит, Ванька, без толку молоть! — зашипел Демьян. — Не видишь, к кому попали?!

Вскоре показалась небольшая, приземистая аккуратная избушка. Вековые дубы, из которых она была сложена, сверкали желтизной. Окна и наличники, расписанные резными узорами, играли на солнце зелёной, защитной краской. Крыша была покрыта берестой. Сквозь стволы вишняка просматривались и другие избы. «Разбойничье логово», — мелькнуло в голове Ивана.

Перед ними распахнули дверь, и Кунам пропустил пленников вперёд. В избе было тоже светло, чисто и уютно. Хотя обитатели этих мест и вели разбойный образ жизни, на их быте это не отражалось. Да и сами эти люди, несмотря на нечёсаные и спутанные волосы, вид имели довольно ухоженный, и одежда их, часто заплата на заплате, отличалась свежестью.

Силай лежал в углу избы на деревянной кровати. Казалось, он в забытьи. Глаза закрыты, дыхание ровное.

— Тсы-ы-ы, — приставил палец к губам Кунам. — Спит. А сон — это поправка. Не будем ему мешать. Как проснётся, ещё придём, а пока...

— Кто там? — слегка повернув голову, слабым голосом спросил Силай.

Демьян шагнул к постели больного.

— Силай, друг сердешный! — мягко проговорил он. — Это мы с Ванькой приехали навестить тебя.

Силай изобразил на лице подобие улыбки, но вместо улыбки получилась страдальческая гримаса. Однако, несмотря на постоянную боль в плече и слабость, Силай рад был до беспамятства. На глазах его выступили слёзы.

— Как они тебя, гады! — рыкнул Демьян.

Иван тоже обнял друга.

Силай через плечо Ивана шепнул Демьяну:

— Да нет, что ты, они спасли меня... — Глянул на Кунама: — Кабы не они, быть бы мне уже у Господа на небесах...

— Кабы не они, — тоже посмотрел на Кунама Демьян, — ты не лежал бы тут раненый, а отдыхал дома на печи. Зачем им понадобилось нас хватать?

— Зачем — разговор особый, — вмешался Кунам. — А пока пускай отдыхает. Ему разговаривать тяжело, слаб.

Пленники и атаман перешли в соседнюю избу. Там тоже было уютно и светло. Расселись за дубовым столом. В мисках нехитрая еда: хлеб, постные щи, каша с конопляным маслом.

— Пятница, — словно оправдываясь за скудный обед, пояснил атаман. — Постный день.

Но гости и этому были рады. От голода у них давно свело животы.

— Поначалу я думал, что вы воргольские, потому и решил к праотцам отправить, — нарезая хлеб, проворчал Кунам. — Но когда увидал прыть Силая, зная, что в Ворголе таких резвецов нету, смекнул: ребята из Рязани али из Пронска. Потому и оставил вас в живых. Может, в мой отряд перейдёте, вместе промышлять будем? Понравились вы мне. Немного подучить разбойному делу — цены вам не будет.

— В разбойники не пойдём! — чуть не подавившись от неожиданного предложения, зло проворчал Демьян.

— А ты не торопись нас осуждать, — задержал нож в ковриге Кунам. — Мы тоже когда-то хлеб сеяли и свой, родимый, ели.

— Так что же заставило душегубничать-то? — буркнул Иван.

— Не что, а кто... Это история долгая. Ешьте, потом расскажу.

Атаман раздал всем по куску хлеба. Гости и хозяин по очереди стали попинаться ложками в общую чашку и хлебать щи. Не дождавшись конца обеда, Демьян отложил ложку:

— Так почему вы стали разбойничать?

Кунам вытер бороду рукавом:

— Любопытно? Ну слушайте. Это было давно, лет двадцать назад. Воргольский князь Олег был ещё зелен, но уже тогда проявлял свои звериные повадки, хотя не зверем ещё был, конечно, а зверёнышем. Косили мы раз с батей на лугах реки Сосны траву. Лето выдалось жаркое: взмокли, наморились, от усталости чуть с ног не валимся — с самой зорьки и до обеда без отдыху косили. И тут, точно на грех, проезжает мимо дружина с князьком нашим. Мы шапки, как положено, долой, а поклониться уж и мочи нет.

А Олег как завизжит: «Почему не кланяетесь, быдло поганое?»

«Так мочи нету поклоны отбивать, — отвечаем. — Намаялись, косою махаючи».

«Ах вы такие-разэтакие! — завизжал Олег. — На конюшню их! Батогами разбойников!»

Приказал так князюшко, повернул коня и ускакал. А нас скрутили и — на конюшню. И сам, гад, смотреть пришёл, как пороть будут. Велел обоим по двадцать батогов всыпать. Мой батя спрашивает: «За что?» — «Ах, не знаешь, за что? — ещё пуще взвился Олег. — На дыбу его! Да тридцать длинников врезать!» Я-то ещё легко отделался. Двадцать батогов — это тебе не тридцать длинников на дыбе, когда все суставы наизнанку выворачивают, а мышцы натягивают, как струны на гуслях. Короче, я-то живой остался, а батя, царствие ему небесное, — перекрестился на святой угол Кунам, — побоев не выдержал. До дому не довезли — скончался...

Кунам умолк. Потом, точно сглотнув комок боли и горечи, продолжил:

— И решил я князю отомстить. Как-то подстерёг его в поле. Он был с двумя дружинниками. Охрану я завалить успел, а Олег ускользнул: вырвался, гадёныш, и ускакал. И приказал до смерти забить жену, а детишек, сынов моих, совсем ещё малышей, хотел татарам в рабство продать. Но я ночью с друзьями — а вокруг меня стали уже друзья собираться — выручил из полона мальчиков моих, Тяпку и Руса. Вот так, без матери, и выросли ребята в лесу, с дикими зверями вместе. И с той поры мы грабим воргольских, только до Олега всё добраться никак не могу. Неуловимый, бестия. Но ничего, доберусь. Я слыхал, он и вам насолил. Силай сказывал, почему вы этой дорогой поехали — чтоб Воргол обойти. А мы-то сначала решили, что воргольские из Рязани скачут, ведь дорога эта из Воргола и на Пронск, и на Рязань смотрит. Ошиблись, знать, — и чуть не уложили вас в сыру землю.