Владимир Богораз - Жертвы дракона. На озере Лоч [litres]

Из своих рук женщины поили Анаков, потом выпили сами. Густое медвяное питьё проникло в пустые желудки и ударило в голову. Жадными глазами мужчины и женщины смотрели друг на друга. Крепкий Хум проснулся в их глазах и засверкал буйным и ярым весельем.

Мужчины и женщины кончали своё пирование быстро и беспорядочно, с одного взгляда, без слов, соединяя свои руки в знак согласия. Зрелые мужчины сходились с юными девушками и юноши со старухами. Хум всех равнял и всех красил.

Новые ссоры завязывались и тотчас же гасли. Вечер был близко. Волны Хума и волны любви мчали их неудержимо вперёд, к брачному таинству.

Красный Илл стоял неподвижно на месте, как столб. Сила Хума была не властна над его головой, крепкой, как дубовая чаша. Только глаза его вспыхнули рыжим огнём. И руки сжались и сами простёрлись вперёд. Элла игриво обежала кругом него, как будто опять повторяя брачные круги. Так лисица делает петли по снегу, подбираясь к куропатке. Илл посмотрел на Эллу, потом отвернулся. Литта стояла перед ним, тоже высокая, стройная, неподвижная, как он сам.

Ярый Хум зажёг красный румянец на её щеках. Или, быть может, это было заходящее солнце? Она была теперь, как белая сопка, покрытая зимним снегом и обожжённая зарёю.

Он стал подходить медленно, шаг за шагом. Литта смотрела ему в глаза, потом зажмурилась, как будто от блеска.

– Солнце, Красный Бык, – сказала она.

Элла сделала ещё один круг и, как ни в чём не бывало, подбежала к Альфу, своему первому избраннику.

– Крыса, прочь! – крикнул Альф бешено.

Но Элла схватила его руками за шею.

– Я кошка, не крыса, – шептала она. – Я задушу тебя.

Они стали бороться грудь в грудь, и крошечная Элла оказалась равной силы с высоким и стройным Альфом, ибо любовь в эти дни всех равняла и всех соединяла. Они упали на землю, но продолжали бороться и на земле, перекатываясь друг через друга и извиваясь, как змеи. Элла укусила Альфа в грудь и запустила свои острые когти в его крепкую, загорелую шею. Он схватил её за волосы и пригнул её голову к земле. Наконец они поднялись, успокоенные, и взялись за руки. Они были теперь четою, готовою к браку.

Мар и Несс подскочили к Охотнице Дине слева и справа и схватили её за руки. Они потянули её в разные стороны, как будто хотели разорвать пополам. Но Дина тряхнула плечами и выдернула руки. Потом с удивлением посмотрела на того и на другого. Насилие над женщиной не допускалось на брачном празднике Анаков даже в самые пьяные и буйные минуты.

Соперники ответили ей взглядом бешеной ненависти.

– Плащ, – шипели они, – от кого плащ?

– А, плащ, – засмеялась Дина. – От мужа моего брачный дар…

– Какой муж? – взвизгнул Мар. – Где он?

– Муж мой покойный, – сказала Дина громко и весело. – Вот его голова. Он головой заплатил вместо брачного дара. Мой серый волк… А вы заплатите?..

– Заплатим, – крикнули оба и оторвали глаза от соблазнительницы и скрестили их, как копья.

– Который из вас?

– О-о!..

Соперники взвыли от злости волчьим голосом, как будто хотели уподобиться тому покойному мужу Охотницы Дины, шкуру с которого она сняла собственными белыми руками.

Руки Мара и Несса соединились. Ещё минута, и они бы стиснули друг друга объятием бешенства. Но на брачной площадке были запрещены всякие иные объятия, кроме любовных. С яростным криком и визгом они оставили Дину и бросились в лес. Они бежали, как братья, держась за руки, но бежали они под сень тёмного леса для нового брачного боя.

Дина посмотрела им вслед и тихо засмеялась. И почти тотчас же обернулась назад на новый призыв.

Перед нею стоял Рул. Он был высокий и тонкий. И, стоя на месте, он качался, как тростинка. Лицо его было бело, и в широко открытых глазах чёрным пламенем горел тяжёлый Хум.

– Ты, – сказал он отрывисто, как будто выдохнул сквозь сжатые зубы.

– Что тебе, мальчик? – сказала Дина с удивлением, но кротко.

– Ты приходила ко мне, – сказал Рул также отрывисто.

– Когда приходила?

– Ты… Она…

– Кто она? – спросила Дина снова с растущим удивлением.

запел неожиданно Рул:

– Это Хум говорит, – сказала Дина в виде объяснения. – Слабая твоя голова.

Рул быстро снял с плеча шкуру барсука, скромный брачный дар слабого юноши, и бросил её на землю под ноги Дине. Потом, к её новому удивлению, он сам упал перед нею на землю и простёрся на шкуре у её ног.

– Выбери меня, – сказал он изнемогающим голосом.

– Зачем? – сказала Дина, делая вид, что она не понимает.

– Топчи меня ногами, – шептал Рул. – Брачный дар – шкура моего тела.

По лицу Дины пробежала как будто молния, и глаза её вспыхнули. Потом они погасли, но вместо обычной холодной твёрдости в них засветилась жалость. Она посмотрела на Рула такими глазами, какими смотрела на малых детей в голодное утро на берегу реки Даданы. Рул лежал ничком перед её ногами.

– Мальчик, встань, – сказала Дина кротко.

Он поднял голову и посмотрел на неё, и в глазах его сверкнуло пламя неукротимого голода. Этот голод был страшнее весеннего голода детей.

– Встань, Рул!..

Он обнял её нагие колени и стиснул их изо всех сил, как будто хотел уронить Дину на землю. Потом руки его ослабели и разжались. В углах его рта выступила пена. Он был без чувств.

На лице Дины выразилась жалость. Она нагнулась над ним и подняла его своими сильными руками. Она села на землю, разостлала барсучью шкуру и положила голову Рула к себе на колени, и поглаживала его по щекам, и баюкала его бесчувственное тело, как баюкают ребёнка.

– Рул, мальчик, – шептала она.

У неё было к нему странное, смешанное чувство. Как будто это был не жалкий влюблённый, а сын от её плоти. Любовь его роднила его с её плотью и будила в её непокорном сердце страсть материнства, жаркую, странную, почти плотскую. Ей захотелось его больную голову, пьяную от страшного Хума, приложить к своей груди, как прикладывают младенца; вместо вина любви напоить его молоком материнства. Но грудь её была девственна и не имела молока, и не могла узнать мягких уст сосущего младенца…

Спанда и Исса тоже стояли рядом и смотрели друг на друга. Оба были старые, седые. Длинная борода колдуна была даже седая с зеленью. Впрочем, он был высокий, могучий. Был он похож на старый дуб, сверху поросший древесным зеленоватым мхом. Исса была маленькая, сухая, кожа и кости, несмотря на обильное питание лета. Но глазки у неё были живые. Тёмный Хум зажёг в них хмельное веселье, и они бегали кругом, как будто плясали брачную пляску на утоптанной площадке.

Старая колдунья выпрямила свой сгорбленный стан и с вызывающим видом помахивала посохом.