Владимир Богораз - Жертвы дракона. На озере Лоч [litres]

Спанда посмотрел на неё сверху и погладил рукою зелёную бороду.

– Ну, что ты умеешь? – сказал он, подмигивая. Лицо его, впрочем, сохраняло прежнюю важность.

– Хи! – усмехнулась Исса. – На две стороны умею: убивать, оживлять, дарить, отнимать, чары строить.

– Ну-ка, ну-ка, – поощрял её Спанда, – какие, скажи!

– Хи! – усмехнулась Исса. – Любовные, всякие.

– Ну покажи, – подбодрял её Спанда.

– Сейчас!

Она обежала вокруг Спанды три раза вприскочку. Странно было видеть такие лёгкие движения в этом сухом старческом теле. Она прыгала вокруг старого колдуна, как молодая девочка. Потом она встала против Спанды, закинула голову назад и впилась в его глаза своими вороватыми зелёными глазками.

– Красным червём заползу в твоё чрево, свяжу паутиной, изъем твой покой. Крепкий запах мой войдёт в твои ноздри. Будешь тянуться к моим грудям, как голодный сосун.

Спанда с серьёзным видом разгладил свои усы.

– Сильные чары!

– Ага! – сказала Исса. – Всё на свете бывает на две стороны, как бревно на перевесе. Один конец опустится, другой поднимется. Где твоя сторона?

– Вот моя сторона, – сказал Спанда. Он обернулся лицом к заходящему солнцу. Его большие серые глаза смотрели на солнце, не мигая и не закрываясь. Нос у него был большой, загнутый книзу, и весь он был, как старый орёл, грузный и белоголовый.

– Солнце, жги! – повторял он знакомый припев.

В его старых глазах блеснула жёлтая искра. Даже борода его приняла красноватый оттенок, и весь он стал похож на Красного Илла.

И как будто заражаясь сознанием этого странного сходства, Исса бросилась в сторону и побежала по тропинке.

– Хватай меня! – крикнула она на бегу.

Она проворно катилась вперёд, и движения её были, как движения Эллы Певучей на брачном перебеге. Старый Спанда смотрел ей вслед и не двигался с места…

Два брата Сёма и две сестры, Винда и Рея-Волчица, плясали на месте, схватившись за руки. Сёстры принесли своих младенцев и положили их на траву. Младенцы лежали смирно и не плакали. Быть может, они сознавали, что в эту минуту никто не обратит внимания на их плач.

Юн положил Юне на плечи свои тяжёлые руки.

– Где мой Мышонок? – спросил он низким тоном. Его глаза не отрывались от её глаз, и руки его слегка раскачивали плотное тело жены.

– Там, – показала она головой. – Что ты так смотришь? – тотчас же прибавила она. – Он был во мне. Теперь вышел наружу.

Она была заботливая мать. Но в эту минуту она думала не о ребёнке. Он был слишком велик, и она отдала его Лото и забыла о нём на брачное время… Её голова горела и кружилась. Грудь бессознательно тянулась вперёд. Ей казалось, что тело её стало легче и мягче и тает под праздничным солнцем, как жир у огня.

– Ого! – сказал Юн. – Мой Мышонок! Вырос, должно быть…

Юна покорно вздохнула и подчинилась настроению мужа.

– Да, вырос, – сказала она. – На тебя похож.

Юн неожиданно стиснул жену крепким объятием и поднял вверх. Он приблизил свои губы к её уху, но вместо любовного слова шепнул ей на ухо то же заветное имя:

– Мой Мышонок…

Юна закинула мужу руки на шею и попыталась угнездиться на его широкой груди.

– Поноси меня, – шепнула она, – как носишь ребёночка.

Голос её звучал детскою просьбой. Юн поднял это тяжёлое, плотное тело и понёс к брачному огниву. И ему казалось, что он сжимает общим объятием мать и ребёнка…

Элла Большая была с высоким Лиасом, Пенна Левша схватила за руку Санга и увлекла с собою, бросив попутно Асе-Без-Зуба победоносный взгляд.

Аса не обратила на неё внимания. Она стояла на месте и мутными глазами смотрела в сторону. Потом отошла, покачиваясь, и тихо побрела вправо по направлению к лесу. Никто её не останавливал и даже не посмотрел на неё. Пенна с Сангом исчезли. Аса шла, спотыкаясь. В её голову вошёл Хум, самый чёрный, густой, как дождь. Он вёл её в дубраву, и она не могла противиться.

Потом Аса вошла в лес и повернула налево. Её движения изменились, шаги стали тверже, и глаза сверкнули лукавством. Хум ли вёл Асу в дубраву, или Аса вела Хума, но они поладили друг с другом и продвигались по дороге торопливо, даже вприпрыжку.

Аса говорила своему Хуму:

– Я всех веселее, ищу того, кто всех веселее…

И её красные глазки шныряли по сторонам и искали в листве.

Среди высоких буков никого не было. Аса забралась в орешник, густой, почти непроходимый. И здесь, в круглой ложбине, которая была похожа на хороший зелёный шалаш, она увидела Дило Горбуна. Он стоял на четвереньках по своему обычаю. Она тоже встала на четвереньки и посмотрела на него.

– Видел? – спросила Аса.

– А как же, – ответил хладнокровно Дило. – Я тут как тут.

Оба засмеялись.

– И меня видел? – спросила Аса с кокетливым видом.

Вместо ответа Дило сделал движение плечами, и в этом лёгком движении отразилось всё сладострастие и натиск и томность брачного танца. Аса с лукавым видом погрозила ему пальцем.

– Ты непосвящённый, – сказала она.

– Пустое, – сказал Горбун весело. – Волки живут без посвящения, а прыгают высоко.

– А ты видел? – заинтересовалась Аса.

– Видел, – кивнул головою Дило. – Волка и волчицу.

Глаза Асы сверкнули странным огнём.

– Как они любят? – спросила она.

Дило засмеялся. Аса сделала шаг вперёд и остановилась.

– Я принесла тебе Хум, – сказала она.

– Где? – спросил торопливо Горбун. – Давай.

– Вот здесь.

Она показала пальцем на грудь. Серая пола её мехового плаща была мокрая. Аса вылила сюда лишнюю чашу вина и принесла её Горбуну в виде брачного дара.

Дило быстро подполз к соблазнительнице и жадно стал всасывать хмельное питьё из мокрого меха.

Она схватила его голову и прижала к груди.

– Как любят волки? – шепнула она ему на ухо.

Солнце спустилось ещё ниже. Нужно было исполнить вторую часть брачного обряда. Анаки подошли к колесу и стали у перекладин песта четырьмя рядами. Два ряда было мужских и два ряда женских. То были четыре луча брачного колеса. Они положили руки на деревянные жерди и уже напирали на них грудью и топали ногами о землю, сгорая от нетерпения.

– Солнце, солнце, солнце, – запели они вместе, – дай огня!

Они двинулись вперёд, вращая спицы колеса. Мужчины шли за женщинами и женщины за мужчинами, и вечно вращались и не могли догнать друг друга. Пест медленно и туго ходил в гнезде, обтирая тесные стенки.

– Солнце, жги! – пели Анаки.

И огниво скрипело и тоже пело вместе с ними: «Жжи!..»

– Солнце, солнце, солнце, дай любовь, – пели Анаки. Они двигались всё быстрее, и колесо скрипело громче и пронзительнее.

– Солнце, жги! – уже не пели, а ревели Анаки. А солнце спускалось на землю, большое и красное. Оно было теперь, как огромный костёр, круглый и алый, и Анаки были алы, и им казалось, что они пылают в пламени этого костра.