Владимир Богораз - Жертвы дракона. На озере Лоч [litres]

Низея сидела в своей травяной ямке ни живая, ни мёртвая. Она видела травлю, и бег, и выстрелы Мезы, и последний удар. Сам солнечный бог, её солнечный бог, поразил храброго Мезу своим сверкающим клубом. Боги солнца были враждебны бессильным Селонам. Низея боялась шевельнуться и всё ожидала, что очередь дойдёт и до неё.

Собаки забирались на пригорок и пробегали совсем близко. И одна из них внезапно наткнулась на живую кочку и замерла, как будто над птицей или над зайцем. Низея сидела, как зачарованная, и пристально смотрела страшному зверю в жёлтые, злые глаза, где в глубине пробегала кровавая искра. И собака смотрела Низее в глаза. Прошла минута тихая, долгая, глухая, и вдруг собака опустила голову и поджала хвост и стала отходить от Низеи, медленно, как будто нехотя. Взгляд Низеи даже в минуту смертельного ужаса был сильнее, чем тупые глаза враждебной ищейки. Девочка подняла голову и вздохнула свободнее.

А в это время в лесных зарослях по ту сторону Адары мчалась людская фигура. Она продиралась сквозь дикие дебри всё прямиком, не разбирая дороги. Руки её были в крови, лицо исцарапано шипами. Это Хенний уже направлялся на озеро Лоч с вестями о нашествии. Ибо юный стрелок шёл по следам охотника Мезы и тоже выслеживал жёлтый табун. И так же, как Низея, он видел издали и бег, и неравную битву, и падение Мезы. Он слепо ломился вперёд, как перепуганный медведь, и его невидящим взорам мерещились яркие копья, твёрдые панцири и страшный клуб, сверкающий и острый, похожий на звезду, и на ежа, и на связку когтей, и на злое, враждебное солнце.

Уже десятый день Луры стояли над берегом озера Лоч, ведя осаду селонского «Гнезда».

Селоны не были застигнуты врасплох. Вслед за Хеннием вернулись домой по тайным коротким тропинкам один за другим охотники и дети и женщины, собиравшие корни. Только двоих не хватало: сурового Мезы и тоненькой юной Низеи. Напрасно Малт три вечера подряд просидел настороже над озером, каждую минуту ожидая, что на лестнице мелькнёт знакомая фигура. Низея не являлась. Должно быть, её тоже затравили собаками чужие белобрысые черти. И на третий вечер Малт утратил надежду и вместо тёмной воды стал смотреть в тёмное небо, не мелькнёт ли крылатая тень, маленькая душка его пропавшей сестрички. Ему вспомнился летний вечер над тихой Юратой и серая тень, мелькнувшая во мгле над Низеей. «Есть хочешь, душка маленькая, – словно прозвучало в воздухе. – Я дам тебе крошек». И Малт горько заплакал и укусил себя до крови за большой палец и принёс страшную клятву вырвать сердце у первого убитого Лура и напоить его свежей кровью крылатую душку Низеи. А на утро Луры добрались до озера и напали на Селонов, словно услышали клятву юноши Малта и желали дать ему случай исполнить её поскорей.

Селоны были готовы. Внутренние кладовые были наполнены запасами, а наружные помосты загромождены каменьями, глиняными пулями для пращников и дровами для костров. Все челноки были спрятаны внутрь за сваи, а лестницы убраны наверх. Свайный улей приготовился к защите. Человеческие пчёлы засели внутрь, готовые жалить насмерть и лучше погибнуть на развалинах родного жилища, чем уступить врагу хоть единую пядь. Каждое утро Луры отважно пускались на приступ то на плотах, связанных из прутьев или из пучков камыша, то сидя верхом на надутых мешках, в которых бабы зимою квасили кобылье молоко, приготовляя камасу, – любимый напиток весёлого Лура. А к вечеру пять или десять из них являлись назад в виде трупов, выброшенных волнами на илистый берег. Ибо страшные стрелы Селонов хоть близко хватали, но несли с собой неизменную смерть. И каждую ночь в лагере Дуров было погребение, и раздавался женский плач и проклятия мужчин. Селоны молча слушали эти дикие вопли и угрюмо усмехались. Своих мертвецов они спускали в воду с камнем на шее прямо под сваи и не говорили о них.

Ночью и днём по всем углам помоста за каждым выступом сидели часовые и чутко прислушивались к звукам, доходившим через озеро от вражеского стойбища. Они слышали утром мычание скота и ржание лошадей у водопоя, и в их уме эти звуки сплетались с мыслью о вольных стадах и о добыче охотников. И было им так, будто полчища диких животных, убитых на промысле, ожили и явились сюда отомстить истребителям. Они слышали скрип телег, передвигаемых мужчинами, и мерное жужжание ручных жерновов, на которых женщины мололи запасы зерна, лай собак и щёлканье длинных пастушеских кнутов, и белые Дуры, которые жили среди такой странной обстановки, казались им особенными существами. Они вышли из земли или упали с солнца. Это были не простые люди, а племя колдунов, или оборотней, или духов…

Низея, однако, не сделалась маленькой душкой. Она не попалась под зубы свирепым собакам. Отряд проехал мимо, потом повернул на Адару. Низея стряхнула с себя травяную одежду и снова стала из кочки девочкой и тихо поползла за отрядом, припадая подолгу за каждым камешком и кустиком, как лисица на охоте. Дуры вышли на берег Адары. Она видела, как всадники въехали в воду, отыскивая брод, и буйволы пялились назад, и рослые женщины толкали их в спину длинными острыми палками. Кобылы с жеребятами входили в воду, повинуясь пастухам. Коровы с телятами грузно плыли, относимые течением вниз. Сзади всех шло стадо мелкого скота, мохнатые козы и кудлатые овцы и маленькие юркие свиньи. Эти свирепые и грязные твари тоже были покорны могущественным Дурам. Телеги также везли крупных серых гусей и синеголовых уток. А у иных всадников сидели на сёдлах коричневые соколы в шапочках и путах. И всё это уживалось в мире и согласии, покорное воле человека. Все твари, живущие в лесу и на поле, на суше и на водах, смирились перед Лурами, служили им и платили им дань. Теперь Луры шли смирять и покорять черноволосых Селонов.

Низея искала глазами сверкающего юношу. Он переехал Адару, потом спешился и вошёл обратно в воду, как был, в своей сверкающей одежде и стал помогать телегам переходить через реку. Сила его была, как сила юного бога. Стоило ему нажать плечом на колесо – и завязшая телега тотчас же вырывалась из песка и двигалась вперёд, как лёгкая щепка.

Под одной из телег, доверху нагруженной малыми ребятами и скарбом, сломалось колесо. Юноша начал хватать и малых и больших и переносить их на берег. Женщины визжали. Здоровый смех катился над Адарой и долетал до деревьев, за которыми пряталась Низея. И сердце её сжалось на минуту чем-то похожим на зависть. Белые боги, сошедшие с неба, жили веселее угрюмых Селонов.

Луры перешли через Адару и направились к Лочу, а Низея всё кралась сзади и не решалась ни отстать, ни обогнать их и вернуться в родное «Гнездо» прямиком через лес. И каждый день она видела своего яркого бога хоть издали, хоть на одно мгновение. Был ли он верхом или пеший, в ясных доспехах или в толстой рубахе, которую Луры носили под панцирем, с копьём в руках или с бичом пастуха, она следила за ним без устали жадными, внимательными, ничего не пропускающими глазами.