Владимир Богораз - Жертвы дракона. На озере Лоч [litres]

Луры добрались до озера Лоч и напали на Селонов. Ещё один день Низея бродила кругом стойбища сверкающих врагов, как будто куропатка, потерявшая птенцов. Когда же наступил вечер, она подобралась поближе и залегла в кустах. Стойбище быстро засыпало, костры угасали, бабы закрывали кибитки и одна за другой уходили внутрь. Пастухи отогнали волов и буйволов на дальние луга и увели за собой собак. Было темно и облачно и сыро. Большая Палатка на небе уже повернулась устьем направо. Низея вышла из своего тайника и стала пробираться вперёд, прямо в середину стойбища.

Что было ей нужно, она не знала сама. Быть может, она направлялась к берегу, чтобы броситься в волны и плыть под водой, как выдра, к свайному дому, родному «Гнезду», осаждённому врагами. Или, напротив, она стремилась быть с Лурами хоть тайно, в ночные часы. Или хотела мстить Лурам за чёрных Селонов, душить в темноте этих суровых воинов, впиться ногтями в здоровую глотку этим белым, полным женщинам. Она скользила неслышно, как серая совка, которая ищет в ночной темноте спящих синичек и пеночек. Ни один сучок не хрустнул под её ногой, не шевельнулся упавший листок.

Самая высокая кибитка стояла у воды. Она была обтянута белым. Среди широких приземистых телег она белела, как аист среди тетеревов.

Недолго думая, Низея дерзко направилась к полузакрытому входу.

– Низея!..

Девочка вздрогнула и застыла на месте. Она вся подобралась, как будто хотела сжаться в комочек и уйти в землю от страха.

– Ты, Низея?..

Это был голос Селона, чуть слышный, осторожный шёпот. Низея повернула голову и увидела направо под деревом смутную фигуру и горящие глаза.

– Это я, Меза…

Это, действительно, был злополучный охотник. Он лежал под деревом, как тёмная куча рухляди. Только глаза его светились, как красные угли, и словно освещали несчастное, тёмное, израненное тело.

Луры не стали добивать раненого Мезу. Напротив того, по знаку Аслана, воины подобрали его и отвезли к отряду. Они положили его на телегу и повезли за собой до самого Лоча. Быть может, они хотели добиться от него указаний для борьбы против Селонов, или просто пожалели его дикую, беззаветную храбрость. Они не стали вязать ему ног. Он и без того не мог бы сдвинуться с места. Но раны его тоже никто не перевязывал. Его бросили под деревом, как ненужную колоду.

Женщины швыряли ему куски не печёного теста. Раз или два старый жрец пытался расспрашивать его на языке знаков, который почти одинаков для всякого народа от моря и до моря. Этот язык известен жрецам и вождям и старым охотникам, но хитрый Меза болезненно щурил глаза и мотал головой, а иногда ещё прибавлял на языке Селонов: «Я не понимаю».

Однако, на деле раненый воин понимал многое.

– Ты откуда, Низея? – спросил Меза с минутным интересом.

Девочка считалась сестрой и прислужницей духов и попала в чужой лагерь в такое необычайное время, конечно, неспроста.

Низея слегка покраснела в темноте.

– Домой я хочу, к Селонам иду, – сказала она.

Меза покачал головой.

– Пропали Селоны. Боги ненавидят Селонов. Небесные боги сошли на землю, чтобы вырезать Селонов…

Низея молчала. Сердце её сжималось тем же зловещим опасением.

– Их бы вырезать, проклятых! – Меза заскрежетал зубами. – Эх, кабы я прежние руки имел…

Низея присмотрелась и увидела, что правая рука охотника была совсем перебита ударом Аслана. Она висела, как ненужный обрывок, и даже в темноте можно было разобрать пятна запёкшейся крови, которою была покрыта у Мезы правая часть тела от плеча до колена.

– Слушай, Низея, – внезапно заговорил Меза. – Ты тоже могла бы… У меня и нож есть.

И он достал левой рукой откуда-то из-под себя длинный нож, который сверкнул в темноте тусклым, лоснящимся блеском. Неизвестно, когда и как этот живой полутруп успел стащить его у лурских жён.

– Возьми, – шепнул он повелительно.

И Низея протянула руку и взяла нож. Это было их оружие, принесённое с солнца, и оно сверкало так же, как его доспехи.

– Он спит тут же, вон в этой кибитке, – шипел Меза змеиным шёпотом. – Убей его.

– Кого? – спросила тихо Низея.

Она хорошо знала, о ком говорил неукротимый Меза.

– Солнцева сына, – сказал Меза. – Это их князь, а они – его люди. Жрец говорил: род его прямо ведётся от солнца.

Род Ассиев, действительно, вёлся от солнца. Луры верили этому так же твёрдо, как Меза и Низея. От солнца до Аслана считалось только двенадцать поколений.

– Если бы он умер, – шептал Меза, – они бы оставили нас.

– А разве боги умирают? – сказала Низея.

– А разве ты не видела? – возразил Меза с оттенком гордости. – Вот эта рука моя, – он указал глазами на свою искалеченную руку, – убила небесного жителя и небесную лошадь. Ты тоже поди и убей.

Низея долго молчала.

– Я не смею, – шепнула тихонько она.

– Не смеешь, да?..

Меза завился на месте, как раненый змей.

– Сгорит наше «Гнездо»!.. И Дед, и внуки, и дом, и помост… Они разобьют младенцев о чёрные сваи!.. Исчезнет корень Селонов, забудется имя, изгладится след!..

Глаза его метали молнии. Он привстал на колени, истерзанные лурскими собаками, и грозным чудом как-то простёр вперёд свою изувеченную руку, словно творя заклинания, потом со стоном упал вниз.

Низея закрыла руками лицо.

– Не проклинай хоть Селонов, – шепнула она. – Я повинуюсь. Пойду, убью…

Как чёрная змея, которая залезла в мышиную норку на поиски добычи, Низея скользнула в кибитку Аслана, лурского князя. Ея смуглое лицо как будто выцвело и стало, как глина. Но она встала твёрдой ногой на ступицу колеса, согнулась и шагнула через мягкий порог. В руке у неё был острый нож. Она была, как дух истребитель, который в полночное время тоже влезает в людские жилища с ножом и сетью в руках на ловлю душ у сонного народа.

В кибитке слабо горела плошка, налитая жиром. Ибо потомки солнца не спали в темноте. Юный князь спал один в палатке, в знак своего высокого сана.

Он лежал на овечьих шкурах совершенно нагой, прикрытый до пояса пёстрой тканью, с каймой и кистями. Его богатырская грудь светилась белизною, как будто резная из кости, и золотые кудри разметались на чёрной, блестящей овчине. Низея смело подошла и подняла нож, потом ещё раз посмотрела на его прекрасное лицо. Он вздохнул, и губы его слегка раскрылись. Они были похожи на крупный пурпурный цветок. И не ударить хотелось Низее, а смотреть без конца на милого бога, насытить навеки глаза его солнечной красой и вместе с богом стать богиней, дочерью солнца, белой лурской девой, счастливой и сильной.

Аслан ещё раз вздохнул и широко усмехнулся.

– Эх, застряла, – сказал он отчётливо.

Он видел во сне реку Адара и брод и застрявшую телегу. Быть может, яркая память Низеи и жадные мысли её навеяли на него призрак этой картины, общей для них обоих.