Вячеслав Софронов - Сибирские сказания

Только наши сибирские девушки не захотели с участью своей горькой смириться, ханскими наложницами стать. Не так они воспитаны были, чтоб беспрекословно волю даже самого хана выполнить. У нас девушки испокон веку свободными росли, некоторые охотничали с отцами, с братьями с малых лет, с оружием обращаться умели, верхом скакали не хуже парней, могли и за себя в случае чего постоять. Вот среди них и оказалось несколько отважных девушек, которые однажды ночью на стражу ханскую неожиданно напали, связали их, оружие все позабирали и сбежали из дворца, решив обратно домой вернуться.

Много дней они уже в пути были, шли ночью таежными урочищами, хоронились от людских глаз, от ханской стражи, что рыскала вокруг, и день за днем подходили все ближе к родным местам. Но среди людей всегда один найдется, кто на предательство ради денег готов. Вот один рыбак, до денег жадный, девушек на берегу реки, где рыбачил, заметил, донес ханским воинам. Те быстренько окружили их на берегу реки, откуда отступить некуда, только сдаться в плен, покориться воле ханской. Да не захотели девушки на позор, на бесчестье в гарем идти. Взобрались они на высокий холм на берегу речки, взялись за руки и приняли бой неравный с ханскими отборными воинами. И почти все убиты были на том холме. С тех пор и стал он Девичьим называться.

Правда, бабушка та, чуть помолчав, добавила, что некоторым и спастись удалось, а они уже потом обратно вернулись, подруг своих, погибших в бою, схоронили, высокий курган песчаный над ними насыпали, почему старики и запрещают там землю рыть, прах тех отважных сестер наших тревожить.

Вот такая история… Мне бы, неразумному, успокоиться на том, оставить все как есть, но нет, молодым был, книг разных в то время начитался, хотелось, чтоб все люди, что на земле живут, про тот Девичий холм узнали, в научных журналах про него пропечатали. Отпросился как-то с работы и поехал в город. Там отыскал музей, человека ученого, который археологом назвался, сказал, что историю моего народа изучает и про холм тот много слышал, но где он находится, не знает, никто рассказать не хочет. А тут я сам по своей воле явился, все ему и выложил.

Честно скажу, не понравился мне тот археолог, уж больно глаза у него за толстыми очками хитрющие, улыбочка поганенькая, обхождение ласковое. Но деваться некуда, коль сам карась в сетку рыбацкую залез, теперь путь один – на сковородку.

Вернулся обратно в деревню, места себе не нахожу, по ночам спать перестал. Хотя чего бояться, думаю себе, я для других стараюсь, пусть больше о нашем народе люди узнают. А тут слух прошел, что из города большая экспедиция приехала, расположилась у самого Девичьего холма, ковыряются, раскапывать его собираются. Старики наши собрались, меж собой о чем-то потолковали, к мулле пошли, и тот прямо на другой день в город уехал по начальству хлопотать, чтоб раскопки те на священном месте запретили делать.

В другое время, может быть, весь народ, как один человек, поднялся, выгнали бы палками тех археологов. Но только нынче времена иные, боится народ власти, что может за любой проступок в тюрьму посадить, жизнь твою покалечить. Через пару дней приехал из города наш мулла мрачный и дома у себя закрылся, ни с кем разговаривать не захотел. Видать, начальство городское отказало ему, а может, и совсем слушать не стали. На то оно и начальство.

Собрался я тогда, поехал к Девичьему холму посмотреть, что там творится, делается. Гляжу, и впрямь лагерь большой из десятка палаток стоит, незнакомые люди смеются у костра. А поперек холма траншея прокопана, а вдоль нее, сказать страшно. черепа человеческие лежат, из могил выкопанные. Закричал я, бросился на археолога очкастого с кулаками, да оттащили меня, не дали в рожу его поганую плюнуть. Заплакал я от злости, от бессилия своего, побежал в лес подальше, чтоб не видеть безобразия того. А толку что? Слезами горю не поможешь. Впервые в жизни купил тогда водки и напился, как последний пьяница, уснул, не помню где. Только нашли меня, разбудили, сказали, что мулла к себе зовет. Пошел, куда деваться. Мулла на лавочке подле дома сидит, строго так на меня поглядывает.

– Что же, – говорит, – ты наделал? Падет теперь на тебя проклятие и на весь твой род, что допустил поругание могил наших…

– А я тут при чем? – спрашиваю, овечкой безобидной прикинуться пробую. – В чем моя вина?

– Сам знаешь, и Аллаху о том известно. Не хочу больше с тобой говорить, а тебе в наших краях не жить. Уезжай подальше, чтоб никто больше о тебе не слышал.

Откуда он только прознал про все? Но, как говорится, шила в мешке не утаишь, правду рогожей не прикроешь. Не стал ждать, когда люди со мной здороваться перестанут, перебрался в город, работу себе нашел, учиться дальше стал. Потом, через много лет, история с археологами позабылась, мулла старый умер, так никому и не рассказав про тот мой проступок, стал я в свои края приезжать безбоязненно. Однажды и к Девичьему холму подошел случайно, а там, вместо холма яма глубокая с мутной водой. Я так и обмер, встал на колени и молиться начал, хоть раньше сроду молитв не читал. И не поверите, голоса девичьи услышал, из-под земли откуда-то доносящиеся, плач тихий, прислушался, слова разобрал: «За что ты нас лишил могил своих? Что мы тебе плохого сделали?»

Вскочил с колен, побежал обратно в деревню и никогда больше на то место уже не ходил. Честно скажу, боюсь опять тот плач услышать. Но еще добавлю: не стало мне покоя с тех пор и удача, радость от меня отвернулась – за что ни возьмусь, а все не выходит, не получается. Вот так я сам себе жизнь и испортил, а все любопытство человеческое.

Недаром Бог первых людей из рая небесного выгнал, что больно любопытные были, а мы ничему не научились за столько лет, такими же и остались. А теперь кого винить? Только самого себя, больше некого…