Вячеслав Софронов - Сибирские сказания

– Значит, это вы нынче в лесу меня проверяли, когда березка загорелась? Как я сразу не догадался.

– Все правильно понял, уразумел, то проверка была. Хорошо себя показал, куртку не пожалел, до дыр прожег, огонь загасил. Вот тебе взамен другая, новая совсем, носи на здоровье. – И протягивает мне куртку из прочного холста, что когда-то в старину у нас в деревне женщины пряли, износа им не было. – В куртке этой особая нитка из целебных трав пущена, и кто ее носит, то сроду ни хворобы, ни усталости знать не будет.

Взял я куртку, примерил – в самый раз по мне, и легкая, и теплая, и прочная, всем удобная в лес ходить – лучше не сыщешь.

– Спасибо, – старику отвечаю, поклонился низко, – только где я жить буду? Меня ведь дома ждут, искать пустятся, коль завтра к вечеру не вернусь.

– За то не бойся, все улажу. Народ подумает, будто бы ты пропал, заблудился, поищут, поищут, да и забудут о тебе. А жить станешь, где пожелаешь: хочешь в этой избушке, а нет, то любую в лесу выбирай, которая поглянется.

– Очень вам благодарен, – поклонился опять старику. – Только насчет того, чтоб так вот сразу и жениться, то не готов к тому. У нас так не делается – только увиделись, даже не познакомились по-настоящему, а уже и жениться. Мне бы с ней поговорить, вечерком по деревне пройтись, погулять, послушать, какие она песни поет, слагает, а уж потом решать – брать ее в жены, играть ли свадьбу. Да и какая в лесу свадьба, когда никого из моей родни не будет?

– Придется тебе по нашим обычаям жить, про то, как у вас водится забудь навсегда. А пока погляди на моих дочерей и выбери, которая тебе милей, сердцу ближе.

Тут девушки вперед выступили, в ладоши хлопнули, серебряными браслетами, что у них на руках надеты, зазвенели, в пляс пустились, веселую песню запели. Я хоть слов не понял, не разобрал, но все одно – хорошая песня! И веселая, и с грустинкой чуть, едва сам в пляс не пошел, да неловко как-то. Смотрю на них, выбираю, которая краше всех, веселей, в талии тоньше. И узнал ту самую, что в речке днем увидел! Очень она мне в душу запала. А приметил ее по малой родинке над верхней губой. Пригляделся, и она с меня глаз не сводит, смеется беззвучно так. Кинулся к ней, схватил за руку, к себе потянул, говорю старику:

– Вот она, моя избранница. С ней жить буду, по нраву она мне, согласен хоть сейчас жениться. Скажи, как зовут тебя?

– Погоди, – старик отвечает. – Сам же говорил, что сразу такое серьезное дело не делается. Ты еще не все испытания прошел, выдержал. И имя моей дочери тебе знать пока не к чему. Зови ее просто Младшей дочерью. Она у меня самая любимая, самая расторопная, первая мне помощница. Оставайтесь до утра, а там поглядим, посмотрим, как дальше сложится. – И пропал старик, а вместе с ним две других его дочери, будто никогда и не было.

Остался я вдвоем с его младшей дочерью, и сомнение меня взяло, – правильно ли поступаю, согласившись до конца дней своих в лесу жить. Оно, конечно, дело нужное оберегать пташек, зверушек, пожары лесные гасить, но и в деревне дел много разных. Представил себе, как мать горевать станет, когда узнает, что сын ее в лесу пропал-сгинул. Она у меня уже в годах тогда была, хоть и не старая, в любой момент заболеть могла, а я ей ничем и помочь не смогу, соображаю себе. Гляжу на девушку, что все мне улыбается, и пришла мне на ум мысль такая, что решил спросить-предложить красавице – как она на мое предложение согласится.

– Скажи, а почему тебе со мной в деревню не пойти? С родней познакомлю, свадьбу сыграем, как у людей. Хорошо жить станем, а в лес мы в любой момент пойти сможем, приглядывать будем, зверью, птахам, пичугам разным помогать. Может, дождемся рассвета, да и отправимся ко мне домой?

Она вмиг улыбаться перестала и серьезно так говорит, льняные брови на лбу свела, и родинка у нее потемнела даже.

– Нам, лесным девушкам, дочерям лесного хозяина, нельзя среди людей жить. Много злобы в человеке накопилось, зла всяческого, а нам это словно огонь жаркий, не выдержим, умереть можем от худого слова, от дурного глаза.

– Никому тебя в обиду не дам! – схватил ее за руки, на колени опустился, ладони ее себе на грудь положил. – Плохого слова от меня сроду не услышишь, клянусь тебе! Беречь стану, сам всю работу по дому делать. Заживем счастливо, детей вырастим. У нас красивые дети родиться должны.

– Не в тебе, Асхат, дело, – она отвечает, – ты добрый, хороший. А как ты меня от всех спрячешь, когда люди вокруг завидовать начнут, когда мы с тобой душа в душу жить станем, а зависть людская для меня хуже смерти.

– Да почему завидовать кто-то станет? У нас в деревне многие семьи хорошо меж собой живут, и остальные соседи только радуются, уважают. И у нас так же будет. Пошли в деревню.

– Глупый ты, совсем глупый, – улыбнулась она в ответ и меня по голове ласково погладила, – совсем жизни не знаешь. Люди раньше на земле не одну сотню лет жили, когда зависти и в помине не было. А как пошли бедные да богатые, то с тех пор все и началось, человек сам свой век укоротил от собственной злобы, от зависти. Даже малые дети еще в малолетстве умирать начали, болезни разные появились, которых раньше сроду не было. Потому и живем мы в лесу, вдалеке от людей, чтоб злобы той избежать, не встречаться с завистью. Знаешь, почему тебя мой отец отметил? А потому как ты сердцем чист, словно дитя малое, никому не завидуешь, а над тобой все вокруг смеются, за глупца почитают.

Подумал я, подумал, а ведь права девушка. Многие в деревне надо мной подсмеиваются, что добра не нажил, денег не скопил, живу в старом доме с матерью без особого богатства. Раньше даже дразнили меня обидными словами, да дядя мой, уважаемый в деревне человек, заступился, пригрозил обидчикам, они и отвязались.

– Все так, – говорю ей, – права ты, но у меня мать старая в деревне. Кто с ней останется?

– За нее не беспокойся, ее братья твои к себе возьмут, прокормят. Главное, чтоб ты согласился, а остальное все само собой сладится.

Ничего я ей тогда не ответил, потому что и с ней быть хотелось, больно поглянулась она мне – разумная, добрая, красивая, никогда таких не встречал; а с другой стороны, мать жалко, как ее брошу. И так и этак думал, соображал, не заметил, как и рассвело. А девушка без дела не сидит, прибрала в избушке так, словно в доброй избе чисто и уютно стало. Вдруг слышу, собака лает, значит, и человек рядом с ней где-то. Себя не помня, выскочил вон, кинулся на тот лай, про девушку совсем забыл, бегу ног не чую. Смотрю, а то собака лесника Кадира облаивает кого-то на дереве, и он следом идет, ружье в руках, курки взведены. Посмотрел на дерево, а там рысь молодая притаилась и на собаку глядит сверху, голову из стороны в сторону поворачивает, людей не замечает. Кадир ружье поднял, прицелился в рысь, а я к нему бросился, схватился за ствол, дернул изо всех сил. Он и не ожидал такого, нажал на курки и выстрелил, да только не в рысь, а в собаку собственную попал, убил на месте. Как принялся на меня кричать, ругаться нехорошими словами, думал, и меня тут же убьет, так ему собаку жалко стало.