Владимир Москалев - Мудрый король

– Вообще, в тамплиеры шли те, кто желал возродить истинный дух рыцарства и спасти собственную душу, – сказал Симон де Фоконбер. – Ведь обычный рыцарь – это прежде всего разбойник, грабитель и убийца. Его христианский долг – защита бедных, вдов, сирот, священников и нищих. Это всё он презирает так же, как и любую справедливость. Когда он начинает понимать, что должен снять с себя проклятие, наложенное на него не только епископом, но и просто людьми, он вступает в братство тамплиеров. А потом надевает на себя белую рясу или плащ – знак того, что он оставил темную жизнь и через жизнь светлую должен вернуться к своему Творцу. После этого они разделяются на светских и религиозных воителей. Так повелел им Бернар Клервоский. Воины Христовы смело сражаются в битвах за Господа своего, не боясь смерти, ибо она получена от Христа. Кроме того они защищают слабых, обиженных, паломников… но что это? Или меня обманывают мои глаза, или я вижу впереди одного из них!

И Симон указал на человека, стоявшего прямо посреди дороги. На человеке капюшон, глаз не видно. В руке посох. Смотрит вперед, но так, что видит всех, в то время как его лица не видит никто.

– Будь я проклят, если это не нищий, который просит подаяние! – воскликнул Бильжо и протянул страннику пару серебряных монет.

– Милостыня – верх рыцарской добродетели! – добавил Бертран де Монфор, протягивая нищему еще монету.

Подъехал Гарт. Зачерпнул из кошелька сколько смог, протянул руку, и в это время нищий откинул капюшон.

– Эрвина! – вскричал Гарт, соскакивая с лошади и вкладывая деньги ей в ладонь. – Вот так встреча! Как ты здесь оказалась? Не с неба же свалилась!

– Она всегда появляется там, где ее никто не ждет.

С этими словами Бильжо подошел и поцеловал Эрвину в щеку. Она в ответ улыбнулась ему.

Кое-кто спешился. Остальные, и король в том числе, остались в седлах. Филипп мучительно пытался вспомнить, где он слышал это имя. Совсем недавно кто-то говорил ему. Кто? Он стал перебирать в памяти события прошлых дней: турниры, охота, беседы с матерью, с отцом… И тут он вспомнил. Ведь это та самая, благодаря которой… Филипп соскочил с коня, подошел, поцеловал старухе руку и вложил в нее кошель. Она долго, не мигая, смотрела на него чистыми глазами, не раскрывая рта. Молчание столь затянулось, что Филипп, смутившись и отойдя назад, опустил взгляд. Эрвина улыбнулась и подошла ближе к нему. Филипп, недоумевая, поднял голову. Тогда старуха низко склонилась перед ним и замерла. Слишком долгим показался юному монарху этот поклон.

– Отчего ты поклонилась мне, добрая женщина? – спросил он ее.

И услышал ответ:

– А разве не ты вырвал меч из железной наковальни Мерлина и не стал королем Артуром?

Филипп растерялся. Потом спросил:

– Но как ты узнала?…

– Что ж тут гадать? Ты самый молодой среди всех и остался в седле, тогда как другие попрыгали на землю. А возле тебя мой славный Гарт. Видишь, как просто, король. К тому же дар твой весомее других, что говорит о твоей щедрости и добром сердце. Если я добавлю сюда вежливость, великодушие, скромность, любезность и осторожность, думаю, закончу список твоих добродетелей.

– А теперь, мать, перечисли смертные грехи, – попросил Гарт. – Да и нам всем надлежит послушать, дабы не забывать.

– Зачем говорить то, что юный король знает и без меня, ведь его учили этому, – возразила Эрвина. – Да и вам это ни к чему. Разве среди вас нет монахов? Уж они живо напомнят, чему их учили в монастырях. Тебе же, сынок, – вновь поглядела она на Филиппа, – вот что я скажу. Каждый из смертных грехов, о которых твердят попы в церквах, – враг твой. Помни об этом, когда начнешь войну, ибо напрасно пойдешь в атаку на врага, не победив его вначале в самом себе.

– Что же это за враги? Я, к примеру, не знаю! – вскрикнул Годемар. – Я же не был монахом.

Риго Селлерье подсказал ему:

– Гордыня, алчность, зависть, гнев, леность…

– … блуд и чревоугодие, – со смехом закончил Гарпен.

– Верь своим друзьям и будь всегда с ними, а не с придворными, – продолжала между тем Эрвина, не сводя глаз с Филиппа. – Оттуда идет зависть под руку со злобой, заговором, гордыней. Сумей распознать крамолу, но никогда не действуй один. Друзья твои безмолвными тенями, крадучись по спальням, лестницам и закоулкам дворца, должны все видеть и слышать, дабы пресечь в корне зло, замышляемое против их государя. А поймал изменника – голову долой! Другой тотчас смирным станет, не о двух ведь головах.

– Пока не вижу в своем доме изменников, – ответил Филипп.

Старуха усмехнулась:

– В доме, где много еды, всегда есть мыши и другие грызуны. Помни: тебя станут бояться, значит, будешь иметь много грызунов. Тогда не жди, сам нападай; так должно поступать при встрече с врагом. И никогда не оставляй его в покое: действуя в спешке, он наделает много ошибок.

– Я запомню твои советы, мудрая женщина, – произнес король.

– Я не все еще сказала тебе, юноша. Царь Навуходоносор умер от обжорства. Такая же участь постигла одного епископа, которого я хорошо знала. Но какова истинная причина смерти? Я открою тебе ее. Тело, потребляющее много пищи, навлекает на себя много болезней. Ешь мало и всегда будешь здоров. Так говорил Диоген.

– Я не читал, но обязательно прочту.

Эрвина замолчала и снова долго глядела на Филиппа, не шевелясь, только еле заметно покачивая головой. В их беседу никто не вмешивался. Всем было любопытно, что же еще скажет юному королю старая сивилла, знавшая многие тайны, умеющая слушать землю и гадать. Она знала то, что не было известно никому, и это влекло к ней людей, верящих во все, что им ни скажут. Этому научили их лица духовного звания, поэтому Эрвину, в отличие от священников и аббатов, несколько побаивались, считая, что она знается с нечистой силой. Да и может ли быть иначе, если ее никогда не видели в церкви, которую она обходит стороной?

– Ты нравишься мне, юный король, – снова заговорила старуха. – Твои глаза не бегают, не прячутся, ты уважаешь старость и сделал мудрый шаг… – Она кивнула в сторону рутьеров. – Еще не сев на трон. Я помню все, что было и знаю, что будет.

– Я верю тебе, святая женщина, – возбужденно заговорил Филипп, – но если ты все можешь, скажи мне, когда…

– Нет! – оборвала его Эрвина, подняв руку. – Что начертано на пиру Валтасаровом, то предопределено судьбой, и что сбудется, того не изменишь. Человек играет нитью своей жизни, но никому, кроме Мерлина, не дано знать длину этой нити. Тот, кто убьет Моргану, разбудит Мерлина, но освободить его из подземной темницы не под силу никому. Есть только один человек на этом свете, кто, припав к земле в нужном месте, услышит голос чародея. Несколько раз провидение дарует ему эту возможность, но настанет день, когда он больше не поднимется с земли, ибо будет мертв. В этот день умрет и Мерлин, так и не выйдя на землю из своей темницы. Вот сколь сильна над ним власть Морганы.