Владимир Москалев - Мудрый король

Изабелла устало вздохнула.

– Филипп, право, я не пойму, чем я виновата перед вами. Тем, что мне только четырнадцать лет? Но это вовсе не говорит о том, что я бесплодна. В таком возрасте вряд ли можно родить… во всяком случае, здорового ребенка.

– Ах, вам нужны примеры? Извольте! Королева Шведская Эльза родила в двенадцать лет; королева Польская Беата – в тринадцать лет, а графиня Барселоны Азалия…

Изабелла вспомнила: совсем недавно об этом говорила ей кормилица.

– Прекратите, Филипп! Вам прекрасно известно, что из этого вышло. Вы привели доводы? Я вам разобью их. Ребенок Эльзы Шведской умер спустя неделю после родов; польская королева родила девочку – та прожила чуть больше месяца. Желаете услышать о барселонской графине? Пожалуйста! Она родила мертвого младенца. Даже не младенца – кусок окровавленного мяса вытащили у нее из чрева, как потом докладывали врачи. Вам что, хочется того же? Желаете выставить меня на посмешище или, чего доброго, спровадить на тот свет?

Филипп нахмурился.

– Черт знает что лезет вам в голову. С чего вы это взяли?

– Азалию Барселонскую еле удалось спасти. Она вся изошла кровью. Ей было тогда всего четырнадцать лет. Мне столько же. Теперь вам понятно?

– Что именно?

– Ни к чему рвать плод, если он не созрел. Придет срок, и он сам свалится к вашим ногам.

– Когда же придет эта пора, мадам? – продолжал пытку Филипп, не замечая, как увлажнились глаза у Изабеллы, не чувствуя, что еще немного – и она зальется слезами.

– Когда я подрасту, – ответила юная королева, сдерживая себя. – Когда я стану ощущать себя женщиной, а не девочкой. Когда природа даст сигнал к тому, что пришла пора материнства.

– Но ведь вы уже не девочка! Забыли брачную ночь?

– Постель еще не делает из девочки самку, способную плодить. Она отбирает у нее девственность, только и всего. Возраст командует здесь. Вам надо научиться ждать.

– Ждать? У меня нет времени, мне нужен наследник.

– Тогда вам надо было найти себе жену лет на пять старше меня.

– Что ж, неплохая мысль! – воскликнул Филипп. – Коли так, я разведусь с вами.

– Как!.. – только и смогла вымолвить Изабелла, уже смутно различая силуэт мужа сквозь пелену, застлавшую глаза.

– На днях я соберу ассамблею, которая займется бракоразводным процессом.

Больше Филипп не захотел разговаривать с женой. Довольно уже, она хорошо все поняла. Сказал свое последнее слово и вышел, хлопнув дверью. А бедная юная королева упала на колени и, воздев руки к груди, собралась помолиться… Но не смогла. Свалилась кулем на пол и забилась в рыданиях.

На мой взгляд, вряд ли происходил такой разговор между королем и его супругой Изабеллой. И все же, если верить историкам и рукописям монахов-летописцев, он состоялся – именно в таких или примерно таких выражениях.

Первым, кого увидел Филипп, пройдя несколько десятков шагов, был Герен. Король бросился ему на грудь и заплакал. Герен все понял. Молчал, прижимая к себе тело молодого монарха и покачивая головой.

– Герен, – поднял на него глаза Филипп, – я только что обидел мою Изабеллу, которую люблю больше жизни. Но мне придется устроить процесс… И там, пожав в ответ руку графу Эно, я брошусь в ноги к своей жене и буду умолять ее простить меня.

– И правильно поступишь, – только и ответил ему монах.

В этот день Гарт так и не видел больше Маргариту Нормандскую. Они встретились утром следующего дня на манеже, где происходило обучение стрельбе из лука. Неподалеку устроили квинтину [43] Квинтина – воинское упражнение. Всадник с копьем должен был поразить в центр щита облаченный в полный доспех манекен. . Все это близ набережной, слева от Королевских садов.

Была середина апреля. Светило солнце, дул с Сены легкий ветерок, наливались цветки сирени, радовали глаз желтые колонии одуванчиков вдоль дорожек.

Маргарита – в легкой красной мантии и зеленом платье с глубоким вырезом вокруг шеи – была не одна. Чуть ли не все придворное общество высыпало на набережную, чтобы поупражняться и поглядеть на состязания молодых оруженосцев и тех, кого недавно посвятили в рыцари. Вдову Генриха Молодого, как обычно, окружали дамы, но она нашла способ вырваться из кольца. К ним подходил Гарт, и она увидела его. Случай представился ей удобным, другого такого может не случиться или попросту долго ждать. Не сводя с него взгляда, она сделала ему навстречу несколько шагов.

– Вы уже давно поняли, сир де Марейль, что нравитесь мне, – без малейшего смущения сказала Маргарита.

Вот так, просто, без кривляний и никому не нужной стыдливости в те времена женщина признавалась рыцарю в любви. Сама, не ожидая чуда. У мужчин на уме лишь охота да война, где им хватает грубых наслаждений и постельных сцен с девицами совсем не строгого поведения.

Гарт не сводил с нее глаз. Сама благоухающая весна стояла перед ним, улыбаясь, без стыда предлагая себя.

– Разве только слепой или монах мог этого не заметить, мадам, – ответил он. – Правда, я и сам был когда-то монахом, потом каноником, но все свои обеты я давно растерял в военных походах.

– Вы нечастый гость в дамском обществе…

– Ему хватает труверов.

– Сначала я подумала, что вы тамплиер.

– Может, это и в самом деле так?

– Нет. Тамплиеры коротко стригутся и не бреются, ходят в белых плащах с красными крестами у самого сердца. Таким вас никто не видел.

– Вы правы. Мое призвание не в духовной сфере, к тому же я бываю многословен и не выношу строгого устава. В двух словах – это то, чего они требуют при вступлении в их орден.

– Наверно, это не всё? Расскажите, мне интересно. Они всегда такие важные и совсем не разговаривают с дамами.

– Устав запрещает им это. Белые плащи и рясы, что вы видели, – у рыцарей; их оруженосцы и слуги ходят в черном. А красный цвет на левом плече появился у них недавно, около двадцати лет назад. Их монахи почитают лучших, а не знатных; воины – наоборот. Кстати, они вербуют в свои ряды даже отлученных от Церкви.

– О, весьма неплохой способ избегнуть анафемы. Я слышала, они собрались, чтобы охранять паломников, идущих в Святую землю, и назывались орденом бедных рыцарей Христа.

– Они и сейчас заняты тем же с той разницей, что стали очень богаты, и теперь это орден Храма. Однако думаю, герцогиня, мы встретились не для того, чтобы вести беседу о храмовниках.

Маргарита улыбнулась.

– Почему вы так редко участвуете в турнирах, Гарт? Я не ошиблась, ведь именно так вас зовут?

– Церковь запрещает турниры, которые очень опасны и порой смертельны для участников. Их устраивают ради выкупа, лошадей, оружия. Они выгодны только торговцам, простолюдинам и гулящим девкам. Церковь хмурит брови и, как черный паук, косится на это зрелище из своего темного угла, досадуя, что ей отсюда никакого дохода. Думаю, во мне все еще жив монашеский дух, – со смехом закончил Гарт.