Хуан Франсиско Феррандис - Барселона. Проклятая земля

Изембард задумался над приглашением красавицы. Элизия уж точно погнала бы его в этот шатер, скрывая собственную боль. Любой мужчина на его месте поддался бы чарам, но Изембард был уверен, что с маркграфом ему не тягаться. Прелестница просто хочет еще раз увидеть его на турнире, решил Изембард.

Он встретился с епископом, который шел на ассамблею. Фродоин был погружен в раздумья. В последние дни он почти не покидал своей палатки, вместе с Сервусдеи изучая связки старинных хроник и собрания готских и франкских законов. Глаза священника сверкали решимостью.

– Вы будете говорить, епископ?

– Надеюсь, у меня будет возможность выступить прямо сегодня.

– Я слышал, сегодня будут обсуждаться церковные вопросы, – напомнил Изембард.

– Сегодня будут земельные вопросы.

– Такие дела вам больше всего по душе.

Фродоин рассмеялся:

– Молись за меня, Изембард из Тенеса, и молись за Марку.

Когда камерарий ударил в колокол, все разговоры стихли, собравшиеся заняли места на скамьях. После молитвы за душу Отгера Жиронского принялись обсуждать способы защиты от норманнов. Никто не хотел участвовать в кровавой бойне, тратя своих людей и ресурсы, поэтому король Карл уступил и в обмен на войска пожертвовал алчным аристократам государственные земли из недавно отвоеванной части Лотарингии.

Бернат из Готии нервничал, дожидаясь окончания этих споров, – как маркграф, он сидел на привилегированном месте. Когда ему отдадут опустевшие троны Марки, он сможет положить к ногам Ришильды королевство, о котором она просила. Все развивалось по намеченному плану и было согласовано с советниками короля и его камерарием Теодорихом. Оставалось только зачитать документ и скрепить его королевской печатью. Бернату вспоминалась издевательская улыбка юной сестры Бозона во время представления хугларов; он мечтал превратить эту улыбочку в униженную мольбу, когда Ришильда окажется в его власти. Эта картина привела сладострастника в возбуждение, но сейчас предаваться грезам не следовало.

– Что же касается графств Уржель, Серданья, а теперь, к прискорбию, и Жироны, то, принимая во внимание нестабильность обстановки, вся эта зона нуждается в твердой руке, верной государю…

Карл дослушал выспреннюю речь викария, говорившего от имени маркграфа Готии, и взглядом спросил мнения советников. Когда последние изъявили свое согласие, со скамьи для епископов и аббатов поднялся Фродоин:

– Я прошу дозволения обратиться к ассамблее и к нашему государю, да хранит его Господь на долгие годы.

Участники ассамблеи заерзали на скамьях в предвкушении интересного поворота: незапланированные вмешательства епископа Барселонского уже начали входить в традицию. Королю неожиданностей не хотелось, но Гинкмар почувствовал волнение Фродоина и предоставил ему слово. Прелат вышел к самому трону и заговорил:

– С тех пор как наш святой Гильем Тулузский и благородный Бера отвоевали у сарацин вестготскую провинцию Септимания, произошло много событий, в большинстве своем трагических, но, перечитывая хроники, мы обратили внимание на два важнейших обстоятельства: первое состоит в том, что эта обширная территория никогда не находилась под властью одного правителя. Наш мудрый император Карл Великий понимал, что жизнь человеческая хрупка. Одну голову срубить легко, а несколько – сложно. – Фродоин замолчал, и эхо его голоса отзвучало под сводами зала.

– В Ампурьясе и Пальярсе правят собственные графы, – возразил Гинкмар.

– Совершенно верно, но я задаюсь вопросом, как долго продержатся эти графы при такой злополучной чреде несчастий, которая уже кажется проклятием.

От этих слов собравшимся стало тревожно. В зале находился и сам граф Пальярса, Бернардо Второй из Тулузы по прозвищу Теленок. Фродоин продолжал:

– Другое обстоятельство – это биографии тех людей, кто правил Испанской маркой. Я не стану сейчас перечислять династии и излагать долгую историю войн. Мой помощник Сервусдеи составил полную хронику, он передаст ее на хранение в Реймс. Из нее явствует, что благородные готы всегда хранили верность монархии; и наоборот: именно франки поднимали мятежи и против вашего отца, мой государь, и против вас. Я уверен, вы этого не забыли.

В зале послышались проклятия. Дрого, сидевший в самом конце, ругал себя за то, что не отсек Фродоину голову топором, когда была возможность. А еще он поносил Ротель, которая до сих пор не появилась в его палатке. Она не выполнила приказ, не покончила с епископом. Бернат из Готии пытался привлечь внимание Гинкмара, чтобы тот заставил Фродоина замолчать, но архиепископ Реймсский не желал упустить ни слова.

– Я сам франк, – говорил Фродоин. – Но при этом я управляю епархией, в которой проживают готы и другие народы. И эти люди любят свою землю и защищают ее, не забывая, кто дал им такую возможность: король Франции!

– Вы заблуждаетесь, Фродоин, – перебил Гинкмар, желая подвергнуть дерзкого священника испытанию. – Первого графа Барселонского, Бера, который был гот, пятьдесят лет назад изгнали из графства за измену.

Фродоин улыбнулся. Сервусдеи его хорошо подготовил.

– Совершенно верно, архиепископ. Тогда уже минуло двадцать лет после отвоевания Марки и короткие периоды спокойствия перемежались многочисленными войнами. Барселона была измождена, и граф Бера стремился поддержать мир в противовес другим дворянам, охочим до новых земель. Втайне от них он заключил перемирие, и графа объявили другом мавров. В восемьсот двадцатом году в королевском дворце Ахена был устроен суд чести, на котором решалось, кто прав. Старый Бера потерпел поражение от выставленного обвинителями молодого рыцаря Санилы и отправился в изгнание. На самом деле последовавший за этим кровавый мятеж был делом рук Айсона, который мстил за несправедливо наказанного Бера, но Айсон не был графом Барселонским.

Участники ассамблеи понемногу успокаивались; Фродоин продолжал свою речь.

– А теперь вспомните о франках: о Бернате из Септимании и его сыне Гильеме, открывшем ворота Барселоны сарацинам, вспомните о графе Гунфриде. Все они восставали против вас! – Епископ бесстрашно взглянул на короля. – Они плюнули на iura regalia ! И вот что я предлагаю: назначить графами сыновей последнего готского графа, который погиб, храня верность франкской короне. Я заявляю перед Богом, я клянусь моим священным саном, что Гифре и Миро, сыновья Сунифреда Уржельского и Эрмезенды, готовы править во время мира и войны. Они знают эту землю и поклянутся вам в безусловной верности, как их отец и их дед, Белло из Каркассона, клялись вашим предкам, король Карл.

Зал ассамблеи огласился криками. Всем собравшимся пришла на память сатирическая пьеса хугларов. Беллониды победили вали из Льейды, защитили Испанскую марку, а значит, и все королевство. Сбитый с толку монарх обсуждал ситуацию с ближайшими советниками. Всем было понятно, что теперь речь идет о непростом выборе. Фродоин наконец перевел дыхание и сцепил руки в замок, чтобы не было заметно, как дрожат пальцы. Эрмезенда плакала от избытка чувств, рядом сидели ее побледневшие дети. Фродоин взглядом призвал их к сдержанности. Будущее Беллонидов висело на волоске. Бернат бросил на епископа взгляд, полный ненависти, и помотал головой. Он никогда не простит этого вмешательства.