Максим Дуленцов - Диамат [Роман]

Мадам достала платочек, вытерла навернувшиеся слезы.

— Да, ваше превосходительство, вот билеты, счета из ресторана, спустила на него все, а он обманул!

— Господин подпоручик! Из вашего подорожного довольствия вычитаю сумму, предъявленную мадам. Недостачу подорожных покроете сами. Кругом! Марш! А вы, мадам, не плачьте, все образуется, будет муж у вашей дочери. Потом как-нибудь. Извольте, провожу вас в кассу.

Василий развернулся и под успокаивающие слова начальника училища, адресованные мамаше Анны, вышел вон из кабинета.

«Спас, отец родной, спас!» — стучало в голове.

Отбыл он поездом позже. Хорошо, что сэкономил денег, хватило на доплату за билеты. В Перми хотел сойти по уже известным обстоятельствам, потом занять у матери на билет до Екатеринбурга. Но что-то пошло не так в судьбе Василия Андреевича Круглова, бывшего реалиста, а ныне пехотного подпоручика, который сам, как он считал, вершил ее. По прибытии в Пермь встретил его на перроне казачий патруль во главе с хорунжим мрачного вида, который завернул его обратно в вагон, посмотрев документы и хмуро заявив:

— В полк езжайте, подпоручик. Объявлена всеобщая мобилизация. Война!

Киев. Город славянских князей, старых каштанов, тысяч золотых церковных главок, отражающихся в быстром и мощном течении Днепра, непостижимого Крещатика, пролегающего от Бессарабского рынка до Владимирского спуска, где задумчиво стоит святой князь Владимир, держит на плече крест и смотрит на воды реки, как бы вопрошая: «А стоило ли?» И где-то вверху, в лесу, над городом покоится князь Аскольд в своей могиле, первый покоритель Царьграда, пожелавший крестить русичей, да убитый Олегом, прервавшим его порыв и подарившим славу Владимиру.

По прибытии на вокзал маленькая группа штабс-капитана Круглова была немедленно арестована, препровождена в здание вокзальной гауптвахты, а после отпущена под подписку о зачислении всех четверых в войсковые соединения Украинской Народной Республики.

— Нет теперь империи, господин штабс-капитан. Есть осколки. Вот и у нас осколок — Украина. А военные везде нужны, при такой-то обстановке. Не знаешь, кто первый полезет — то ли немцы, то ли большевики. Послужите уж, — внушал Василию Андреевичу усатый полковник — судя по говору, явно не малоросс.

Василий Андреевич только вздохнул, но выбора не было, подписал и пошел служить в пехотную роту, сплошь состоявшую из офицеров и юнкеров. Собственно, рота эта была недавно Константиновским военным училищем, теперь именовалась Первой украинской военной школой. Немного осталось старых, «кадровых» юнкеров, кто не захотел уходить из Киева, остальные были из хлопцев, взятых с днепровских хуторов. В старом здании училища с бойницами-окнами, глядящими в поле, встретил штабс-капитана немолодой ротмистр, больше похожий на отставного хорунжего, по какой-то оказии получившего погоны высшего ранга.

— Здоровеньки булы! Дуже рад. Офицерив дуже не вистачаэ, ребятя з сил, рушныци вперше бачать. Повчите вже их. Червони до миста личать, не дай бог, воюваты. А з кым воюваты? — грустно и дружелюбно посетовал он.

Поселили здесь же, в казармах. Оружия в училище было немного: винтовки и пара пулеметов, которые пришлось чинить Мартюшеву и Семену. Оставшиеся юнкера оружие знали, новички осторожно трогали винтовки, боясь вставить обойму, но под нужные команды и окрики Семена быстро всему научились.

— Ох, вашьбродь, — жаловался Семен Василию Андреевичу, — ведь ничаво не имут, штык примкнуть не могут, а стреляли третьего дня — извели патронов, так ведь никуда не попадают, в белый свет лупят. Що мы з ними зробим? — Семен передразнивал юнкеров, вплетая в речь украинские слова. Круглов только качал головой: обойдется, мол.

Мартюшев хозяйничал на кухне, отодвинув от склада продовольствия старого хорунжего-ротмистра:

— Ты ж ничего не смыслишь в продуктах, старая перхоть! Вон мука лежит у тя в мокряни — сгниет же! Солонина не прикрыта, вся в корке, ну как можно?

Дядька ротмистр сначала сердился:

— Та я трохы краще тебе все знаю, москаль, я на хутори у дядька два рокы жыв… в дытынстви… — но вскоре сдался: — А, та ну тебе, робы що хочешь.

Прапорщик Оборин молча муштровал ребят, но однажды вечером зашел к Круглову.

— Сил моих больше нет, Василий Андреевич, давайте к Деникину в Добровольческую. Что мы с этими хохлами возимся? Мы кадровые военные, присягу давали, генерал Деникин за царя воюет. Туда надо, а тут что Рада, что красные — все едино: голожопых к власти, остальных — в расход. Поедем в Екатеринодар, там части формируются.

— Нет, не могу. Воевать не могу больше. Я на родину. Вот в Москву пойдут поезда — я туда сразу, потом до Перми. Меня там невеста ждет, — улыбался Василий Андреевич.

— А я сбегу. Потеплеет — сбегу. Не хочу я здесь кому попало служить.

Но поезда до Москвы не ходили, и Оборин сбежать не успел. Как раз по железной дороге, что вела с востока, от Москвы, подошел к Киеву бывший полковник Муравьев. Подняли гарнизон по тревоге, погрузили в вагоны и отправили холодной январской ночью навстречу красным войскам — защищать Раду. Офицерский вагон был теплым, купейным, остальные — холодные, товарные. В них загрузили юнкеров и гимназистов в черных тужурках. Они долго толпились, неловко влезая в вагоны и бренча изморозившимися винтовками с неумело подогнанными плечными ремнями. Состав тронулся и, едва забрезжил рассвет, встал на маленькой станции.

— Занять позиции! — раздалась команда.

Гимназисты вылезли, сгрудились у сугробов. Их разогнали в строй, поставили цепью справа от состава.

— Вам с юнкерами левую сторону занимать, штабс-капитан, — приказал незнакомый полковник.

Левая сторона — это правая сторона у противника. «Противник приедет на поезде, иначе зимой продвигаться невозможно, дороги переметены, кавалерия застрянет, — размышлял Василий Андреевич, зябко кутаясь в шинель. — Стало быть, выйдут они из вагонов как раз на нашу сторону. Ясно». Вспомнились уроки тактики в училище. Как давно это было, уже почти четыре года назад. Штабс-капитан ощутил себя глубоко пожилым.

Юнкерам он приказал распределиться дугой, от полотна в степь, захватывая, как серпом, пространство вдоль путей. Два пулемета поставил на флангах, подошел к каждому, осмотрел сектор. Всех положил в снег, дабы не замерзли от ветра, сам себе выкопал в снегу окопчик и стал ждать. Позади их состава доносились возгласы и хохот: господа офицеры воинства Центральной Рады пили утреннюю.

Война поначалу только расстроила молодого подпоручика Круглова в связи с невозможностью встретиться с ангелом своим. А потом она его испугала и утомила. На Южном фронте, куда отправили его полк, ход наступления русских развивался в положительном ключе. В первом же бою полурота, командиром которой он был назначен, потеряла четыре человека нижних чинов. И все бы ничего, но в следующем пуля австрийцев попала в грудь командиру роты, штабс-капитану Виноградову, который еще вечером пил с Василием Андреевичем вино и рассказывал веселые истории, а сегодня утром упал, похрипел немного и умер. Как же это: великий дар — жизнь, которую человек мог потратить на великие свершения, — вот так взял и исчез? Круглов не мог этого понять, но смерти стал бояться больше, чем когда-либо. Очень хотелось жить. А вокруг погибало все больше и больше людей, знакомых и совсем неизвестных. Вскоре, к ноябрю, всех кадровых офицеров выбило, Круглову присвоили звание поручика и дали под начало роту.