Максим Дуленцов - Диамат [Роман]

— Куды?

— К Белобородову.

— Не велено пущать. Ты кто?

— Комиссар академии генштаба.

— Да врешь, поди. Какой ты комиссар, желторотый ишшо. Нацепил револьвер — и комиссар. Не положено!

— Так вызвали меня. Пусти. Пусти, говорю, а то расстреляю к чертовой матери!

— Ага, расстрельщик нашелси. Сам кого хошь застрелю, — красноармеец угрожающе поднял винтовку, взялся за затвор.

— Кто там, Иванов? — раздался голос из-за приоткрытой двери.

— Да какой-то пацан с левольвером, Александра Григорьич, комиссар, говорит.

— Фамилия?

— Как твоя фамилия? — красноармеец повел штыком в сторону Владимира Павловича.

— Лукин.

— Лукин какой-то! — крикнул за дверь строгий сторож.

— Пусти!

Красноармеец недовольно посторонился, пропуская комиссара.

За громадным столом сидел человек в гимнастерке, затянутый офицерским ремнем. При виде Владимира Павловича встал, радостно шагнул навстречу, протянул руку:

— Ну, здорово, Володя! Не устал еще с Андогским бороться у себя в академии? Одни там у вас недобитки царские, контра.

— Да тяжеловато, Александр Григорьевич, я в стратегии мало что понимаю — школу прапорщиков окончить не успел. Чего они там, генералы, делают, уследить сложно. Но точно знаю: надо разгонять, придут белые — все к ним переметнутся.

— Это верно. Да не до них сейчас. Может, и пригодятся при обороне Екатеринбурга, все-таки военспецы. У меня к тебе другое дело.

Комиссар вскинул брови.

— Партия хочет доверить тебе ответственное дело. Хоть ты еще и молод, но послужить революции уже хорошо успел. Зимний, говорят, брал в октябре?

— Нет, наш отряд участвовал в захвате телеграфа в Петергофе.

— Все равно революцию сам делал, своими руками. Молодец! Отца твоего хорошо знаю, старый большевик, сейчас в Перми Советом руководит. Годишься, короче.

— К чему гожусь?

— Сам видишь, время сейчас тяжелое, белые рвутся к городу. Тут еще и Николай сидит, вся царская семья как бельмо в глазу, тянет сюда всю контру. А приказа их вывозить нет. Так вот, телеграмма пришла вчера ночью. От самого Ленина. Свердлов подписал. Надо все драгметаллы и деньги из города вывезти в Москву.

— А я что должен делать?

— Вот ты и вывезешь. Решил Уралсовет назначить тебя комиссаром поезда с ценностями. Повезешь их к Ленину. Все уже собирают по банкам, тут немного осталось, с приисков остатки золота и платины да ассигнации с контор. Вот тебе мандат Уралсовета. Сейчас езжай на вокзал, там найдешь командира отряда товарища Парамонова, с ним поедешь. У него имеется около тридцати бойцов для охраны. Человек проверенный, боевой, сработаешься. Нечего тебе с генералами просиживать. Толку от них нет. Тут время такое, — Белобородов перешел на шепот, — белочехи уже рядом, в Невьянске контра голову подымает, не выдюжить нам. Не удержим город. Понимать надо. Войска из Перми к нам не успевают. Так что давай, товарищ Лукин, эвакуируй ценности. Они нам еще ой как пригодятся! Ну все топай и держи язык за зубами! — Белобородов хлопнул Владимира Павловича по плечу.

— Будет сделано, Александр Григорьевич, не сомневайтесь. — Комиссар развернулся и вышел. Красноармеец стоял на своем посту.

— Вишь как, а ты — «не пущу, не положено», — Владимир Павлович погрозил пальцем бойцу, который потупил глаза в паркетный, давно не чищенный пол и зашагал к выходу.

На вокзале среди сутолоки разносбродных частей — то ли красноармейских, то ли бандитских, во всяком случае именно так они и выглядели — Владимир Павлович с трудом отыскал вагоны, охраняемые несколькими мрачными людьми с винтовками.

— Парамонов здесь? — крикнул он им сквозь шум депо.

Из вагона вышел чернобородый человек при маузере и шашке, несмотря на лето — в папахе черного барана, в коротковатом щегольском полушубке. Посмотрел сверху вниз на Лукина, свел брови:

— Ну я Парамонов, а ты кто?

— Комиссар Лукин. От Белобородова. Назначен начальником эшелона.

— Мандат покажи!

Владимир Павлович развернул бумажку, подал. Черный человек долго ее изучал, вернул.

— Ясно. Ну, здравствуй! Меня Анатолий зовут, — и протянул громадную ладонь.

Поезд состоял из нескольких грузовых «столыпинских» и пары купейных вагонов и двух паровозов.

— А зачем два паровоза?

Анатолий прищурил глаз, улыбнулся:

— Тут дело особое. Золото и прочая ерунда едет. А у нас в охране кого только нет: и эсеры, и мадьяры, и даже немцы пленные… Моих бойцов тут только десяток. Остальных Уралсовет выделил. Ухо надо держать востро. Так вот, — Парамонов понизил голос, — отправим два поезда: один по Горнозаводскому пути, второй — по главному. Эсеров в первый поезд, пущай к своим через Невьянск прут, там наши их уже поприжали, в этот состав положим бумагу: царские ассигнации, облигации всякие — все, что в банках выгребли давеча. Фантики. А мы с тобой, комиссар, по главному направлению поедем, с моими бойцами и мадьярами, основной груз повезем.

— Много его?

— Кого?

— Груза этого…

— А черт его знает. Сейчас подвезут, поглядим. Черт, жарко в шубейке, а снять боюсь: сопрет ведь кто-нибудь…

Подводы с грузом пришли под вечер. На них лежали холщовые мешки, некоторые наполнены под завязку, а некоторые — только на треть. На подводах сидели пленные немцы.

— Ну что сидят, грузите! Полные мешки в эти вагоны, полупустые — в этот. Сидят, ничо не понимают, оглоеды. Эй, как там тебя, Бела! Бабское имя какое, господи…

К Парамонову подошел человек и с сильным акцентом обиженно произнес:

— Нет, командир, зови меня Матэ, я забыл старое имя.

— Да что Матэ, что Бела — одна печаль, нерусское все. Короче, скажи своим, пущай разгружают подводы, ведь не понимают по-русски совсем.

— Не мои они, австрийцы они, а я венгр, коммунист я, — тихо пробормотал человек, именующий себя Матэ, и по-немецки отдал команду пленным. Те начали таскать мешки. Когда закончили, Лукин зашел в вагон: он выглядел пустым, мешки лежали на полу едва заметные в большом пространстве. Парамонов заглянул тоже.

— И это все?

— Больше ничего не привезли.

— Интересно, сколько здесь.

— Ну, судя по весу мешков, пудов двести-триста будет. Да вон еще ящик с червонцами пуда на четыре потянет. А чо, мало? Так не картошка же, золото…

Парамонов оглядел мешки.

— А ты, Анатолий, когда-нибудь столько золота видел?

— He-а, где мне? Я на заводе да по тюрьмам все…

— Давай мешок развяжем, посмотрим?

— Ну так давай, комиссар, я не против.

Владимир Павлович развязал один из мешков. Встряхнул — тяжел, неподъемен. Раскрыл грязноватую горловину, откинул вниз, и сверкнуло тускло желтым цветом оно, золото. Взял в руки увесистый кирпичик с гербом российским, покачал в руке.

— Это сейчас сколько стоит?