Николай Пахомов - Первый генералиссимус России [Proza.ry]

17, 18 и 20 июня турки, сидевшие в Азове, видя свое полное окружение, сделали три вылазки, намериваясь разрушить земляные раскаты и уничтожить русские пушки, от которых несли ощутимые потери. Но эти вылазки для них окончились плачевно. До раскатов они не дошли, зато потери понесли изрядные.

А 22 июня, после бесед со стрельцами и солдатами, как лучше взять Азов, приступили к строительству земляной насыпи, которая должна была сомкнуться с земляным же валом Азова. «И тогда вал наш», — были единогласны служивые.

«Работа титаническая, но польза от нее очевидная, — сообщал государю в очередной депеше Шеин. — И чтобы работа по возведению насыпи шла быстрее, отправлено на нее сразу пятнадцать тысяч служивых. Землю носят не только по ночам, но и ясным днем: кто — на носилках, кто — в мешках, кто — в корзинах, а кто — и в собственных плащах».

Шеин нисколько не преувеличивал, когда писал государю о быстром возведении огромной насыпи, с каждым часом на несколько аршин, а то и саженей подвигавшейся к земляному валу крепости. Прибывшие 25 июня в русский лагерь иностранные инженеры (выписанные Петром Алексеевичем еще зимой, но явно не спешившие в Россию) от удивления головами качали — так были поражены увиденным.

Утром 24 июня, на праздник рождества Ивана Предтечи, из крепости была предпринята очередная вылазка, которую поддержали крымчаки со стороны степи и орды кубанцев численностью до шести тысяч человек на противоположном берегу Дона. Крымчаки и кубанцы были отбиты конницею казаков, а вот при отражении вылазки турок была допущена оплошность. Некоторые дети боярские да дворяне так увлеклись погоней за начавшими отступать к вратам крепости турками, что сами были либо убиты, либо пленены.

Среди убитых были князь Никита Ухтомский — весельчак и хлебосол, Семен Тургенев, братья Юрий да Василий Лодыженские, отец и сын Волженские. Попавшими в плен значились князь Петр Гагарин, Дмитрий Воейков, Федор Хрущов и еще три или четыре человека.

Как ни хотелось Шеину печалить такими известиями государя, только ничего не поделаешь, доклад есть доклад. Отписал и депешу скорой эстафетой послал. В ответ ждал царского разноса да нарекания, ан нет, ошибся. Еще как ошибся. Пришла депеша с рескриптом государя о присвоении ему, воеводе Большого полка, чина генералиссимуса. На гербовой бумаге, черным по белому написано!

Радость распирала грудь. И до него многие в «генералиссимусах» хаживали. Взять хотя бы Федора Ромоданоского или Ивана Ивановича Бутурлина. Только величались-то они этим чином потешно, несерьезно, с насмешкой, с иронией. Был еще и Василий Васильевич Голицын, ныне влачивший опальное существование где-то под Архангельском. Но его так величали только иностранные дипломаты в своих письмах да депешах. Русские государи, даже правительница Софья Алексеевна, так не величали.

Радость распирала грудь. Но поделиться ею было не с кем. Не станешь же показывать царский рескрипт Гордону или Головину — за бахвальщика сочтут. Мало того, еще больше возненавидят, пакостить почнут, «палки в колеса» ставить. И так рожи при встрече косоротят — завидуют. А тогда и вообще… не дай бог.

«Вот если бы курские служивые… Анненков, Фрол Акимов, Федор Щеглов… — мелькнула мысль. — Эти бы поняли и искренне порадовались вместе со мной. Только нет ныне ни сотника курских стрельцов Фрола, ни казачьего головы Щеглова, — гася первую мысль, плеснула горечью вторая. — А Никита Анненков?.. — вырвалась из-под груза второй первая. — Может, жив… Ну и что из того, что жив, — бесцеремонно одержала верх вторая, — не пойдешь же его искать в многотысячном скопище людском. — Так по полкам же… Э, оставь полки в покое. Их ныне и за седмицу не обойти. — Может, попытаться… — Не стоит. — Тогда, может Семку, то бишь, Семена Акимова, сына покойного Фрола, разыскать средь семеновцев?.. Офицер как-никак… — А кто он такой, Семка-то, чтобы с генералиссимусом хлеб-соль делить?.. — Да никто… стрелецкий сын всего-навсего… — Вот то-то».

Так ни с кем и не поделился Алексей Семенович своей радостью, оказавшись вдруг в пустоте среди десятков тысяч подвластных ему людей. Махнул рукой и оставил все до лучших времен, лишь с новой энергией отдался делу взятия Азова. Был бы рядом государь, он бы что-нибудь придумал. Что ни говори, а Петр Алексеевич большой мастер на разные выдумки. А так…

Зато сообщением государя об удачном рейде запорожских казаков из войска Шереметева под стены Очакова и захвате ими 20 фуркат Шеин поделился с удовольствием. И с Гордоном, и с Автомоном Головиным, и с другими генералами и полковниками. Мало того, попросил довести сие известие в полках до всех стрельцов и солдат.

— Это воинский дух укрепляет.

Если радостью не поделился, то способ отметить ее нашел. 29 июня, на день Петра и Павла, не только с полками очередную вылазку турков и их союзников отбил, но так «завел» пушкарей и мортирщиков на земляных раскатах, сосредоточив огонь на правом угловом бастионе, что от башни и бастиона только развалины остались. Эта сторона крепости надолго перестала огрызаться огнем пушек.

«Вот ты, генералиссимус, и поделился радостью, — усмехнулся с грустинкой сам себе Шеин. — И с друзьями, и с врагами поделился… Почаще бы так».

Июль месяц начался с того, что турки из горящего Азова предприняли новую вылазку. Но были отброшены с большими потерями для них же. В этот же день попытались татары, пришедшие с Кубани, прорваться до крепости, но были отбиты, понеся значительный урон.

Алексей Семенович, видя, как настырно рвутся вперед татары, вспомнив свои молодые годы, сам повел ближайшие полки в атаку на них. Более полутора часов длился бой, покрывая ратное поле клубами дыма. Сотни татарских трупов остались лежать на обожженной солнцем степи. Среди них труп мурзы — ближнего родственника хана Салим-Гирея. Десять верст, до самой речки Кагальника, гнали русские конные полки остатки татарской орды, едва не взяв в плен нурадина — третье лицо в иерархии Крымского ханства.

Самое замечательное же было то, что в столь жарком сражении никто из русских воинов не погиб. Были раненые, как, например, дворянин Кофтырев, у которого пулей пол-уха срезало, но и те легко.

После этого поражения татарские орды больше русским полкам не досаждали. Если и появлялись в степи, то у самого окоема. Помаячат, помаячат — да и скроются тут же. Словно не они были, а миражи с их обличьем. То же самое — и с ногайцами, и с кубанцами, и с черными черкесами.

«Ага, пошла наука впрок, — отметил данное обстоятельство Алексей Семенович, поведя покатыми плечами. После той атаки силушка играла в теле воеводы, искала выплеска. — А сунутся — еще крепче поучим и проучим. За нами это теперь не заржавеет. Научились, слава Богу».