Ефим Черняк - Тайны Франции. Заговоры, интриги, мистификации

Наблюдая за страшным зрелищем в Париже, испанский посол спешил порадовать своего господина: «Когда я это пишу, они убивают их всех; они сдирают с них одежду, волочат по улицам, грабят их дома, не давая пошады даже детям. Да будет благословен Господь, обративший французских принцев к служению его делу! Да вдохновит он их сердца на продолжение того, что они начали!» А из окон другого посольства за кровавым избиением наблюдал посол английской королевы. Сэр Френсис Уолсингем, прежде чем занять этот пост, успел пройти серьезную разведывательную школу, побывать в качестве тайного агента во многих городах Европы. За скупыми, осторожно отобранными фразами его донесений в Лондон, конечно, слишком много оставалось невысказанным. О чем должен был думать он, суровый протестант и трезвый, гибкий политик в эти залитые кровью августовские ночи? О том, что адмирал Колиньи и другие гугенотские лидеры, привыкшие с детства к войне и знавшие, что не может быть успеха, если неизвестные силы и намерения противника дали заманить себя в самую простую ловушку. Ловушку, оказавшуюся тем более безошибочной, что не была заранее предусмотрена. (Римский папа и Филипп II задним числом, правда, объявили Варфоломеевскую ночь результатом долго подготовлявшихся усилий, но делали это лишь для того, чтобы придать еще больше значения такому «святому делу».)

Нельзя сказать, что гугенотские лидеры вообще не имели своих лазутчиков во вражеском стане, не пытались получить информацию о действиях врага. Но это делалось от случая к случаю, каждым по своей инициативе и без связи с другими. Никто из гугенотских агентов не узнал или не успел сообщить о секрете, в который были посвящены тысячи и тысячи людей и в связи с которым им поручили проделать многочисленные приготовления, секрете, который позволил бы избежать смерти по крайней мере части обреченных на гибель, как спаслись, собравшись вместе и вскочив на коней, несколько гугенотских дворян (они переплыли Сену и ушли от преследователей). Разрозненные усилия агентов гугенотской партии — к тому же ослабленные в самый критический момент — оказались совершенно не соответствующими задаче. Они не подошли там, где требовались организация и система, где только суммируя полученную из разных источников информацию можно было догадаться о замысле врага, где неудача одного агента компенсировалась бы успехом другого, где решающие усилия в решающий момент можно было бы сконцентрировать в решающем месте.

Так или примерно так должен был формулировать свои выводы холодный, проницательный человек, которому вскоре Елизавета — королева Англии — поручила на долгие годы управление английской разведкой. По крайней мере таковы были принципы, которые он положил в основу британской разведывательной службы.

Династические вопросы в эту эпоху могли иметь совершенно различный политический смысл. Сталкивающиеся социальные группировки нередко оказывали поддержку соперничавшим претендентам на престол, классовая борьба облекалась в форму династического спора. Династические распри могли быть борьбой между участниками и противниками вовлечения страны в вековой конфликт. То же самое можно сказать и о придворных интригах, выступающих, подобно пене, на поверхности исторического процесса. И эта «пена» в конечном счете отражала существо происходивших событий. Бывали даже ситуации, когда в этой пене, поистине как в капле воды, отражались весьма значительные явления, когда она играла роль той случайности, в которой не только проявляется историческая необходимость, но которая накладывает свой отпечаток на дальнейшее общественное развитие. Было немало таких случайностей, влиявших на ход векового конфликта, на участие в нем различных стран. Династические браки давали возможность повернуть ход не только внутренней борьбы, но и противоборства на международной арене в нужном направлении. И когда силы, стоящие за то или иное решение, более или менее уравновешивали друг друга, тот или иной поворот династических комбинаций приобретал относительно самостоятельное значение. Порой в возникновении или повороте в развитии вековых конфликтов немалую роль играли случайности дипломатической и придворной истории, а может быть, они служили и детонатором больших исторических событий.

…В романе «Королева Марго» (первом из серии, посвященной драматическим событиям 70-х и 80-х годов XVI в. во Франции) А. Дюма широко использовал мемуары современников, в том числе и «Воспоминания» самой Маргариты Наваррской, которые писались через два с половиной десятилетия после Варфоломеевской ночи. Образ этой «знатной дамы эпохи Ренессанса» претерпел значительные изменения под пером романиста. Он воспользовался своим правом изобразить ее во время расцвета молодости и красоты, оставляя в забвении другие, более поздние годы ее жизни, когда она стала объектом сатирических куплетов и непристойных острот. Правда, и ко времени ее брака с Генрихом Наваррским, если верить ее последующим признаниям, она успела побывать любовницей своих трех братьев — Карла IX, Генриха 111 и герцога Франсуа Алансонского — и герцога Гиза в придачу (на что, впрочем, не раз намекал и Дюма).

Маргарита Наваррская, несмотря на свое активное участие в политических интригах, целиком определявшееся ее страстями и любовными приключениями, никогда не была политическим деятелем — каким несомненно была ее ближайшая родственница Мария Стюарт, — и тем не менее она занимала такое положение, которое придавало политическое значение многим ее поступкам. Роль, которую ей пришлось сыграть, сама по себе была следствием политической обстановки, сложившейся во Франции и Европе в целом. Романы Дюма подробно повествуют о заговорах и интригах, в центре которых находилась первая жена Генриха Наваррского. Эти заговоры — тоже не вымысел писателя, но в действительности они происходили иначе, чем описывает Дюма, при иной расстановке сил и ином составе участников, чьи мотивы нередко отличались от созданных неистощимой фантазией знаменитого романиста. Следует отметить, что цели заговоров были тесно связаны — если не прямо определялись — с вековым конфликтом, который раздирал Европу этой эпохи.

Дюма изображает графа де Ла Моля, завоевавшего сердце ветреной красавицы королевы, молодым человеком 24–25 лет, приехавшим в Париж из Прованса. В действительности он был на 20 лет старше — почти старик по понятиям того времени. Простаивая три или четыре мессы ежедневно, чтобы замолить свои грехи, де Ла Моль не уступал никому в галантных приключениях, составлявших скандальную хронику двора. Де Ла Моль был далеко не новичком в политических интригах. По поручению очень благосклонного, к нему Карла IX граф ездил в Лондон искать руки королевы для герцога Алансонского. Де Ла Моль вроде бы произвел впечатление на Елизавету, но миссия его не привела к успеху. Из приближенных короля он перешел в свиту герцога Алансонского, которого надеялся превратить в орудие своих честолюбивых планов. К этому времени де Ла Моль из-за своих любовных похождений успел снискать ненависть ряда влиятельных соперников, особенно герцога Анжуйского — будущего Генриха III. Тогда в окружении герцога Алансонского оказался и пьемонтец Аннибал Коконнасо, известный больше под именем графа де Коконнаса.