Анна Алматинская - Гнёт. Книга вторая. В битве великой

— Осталась в Косе, на память приставу. Его за побег пяти человек загнали на Вишеру, в глухомань.

— А прапорщик? Бежал?

— Какое! Стерва оказался, доносчик. В лесу так его ребята отделали, любо-дорого.

— А ты куда наладился?

— В Кизыл-Арват. Из Баку направили. Может, попутчиком будешь?

— Вишь ты дело какое… Я здесь с Виктором Ивановичем… Он едет в Коканд, нанялся в конюхи. А я не знаю ещё.

— Давай со мной. В Кизыл-Арвате свои ребята, устроят в мастерские.

Мерзляков со своими конями решил дожидаться другого поезда, чтобы без перегрузок доехать до Урсатьевской. С ним Григорий и остался. Братья распрощались.

Аристарх после третьего звонка вскочил в красный вагон. Там было много пассажиров. Сбившись в одну сторону, две семьи переселенцев отгородились своим скарбом от киргизов и узбеков. Аристарх остановился в нерешительности, где бы притулиться…

— Вы бы, братцы, потеснили свои мешки, — обратился он к переселенцам.

Олин, с густой проседью, отмахнулся:

— Нишкни, батюшка, это мы от нехристей. А ты иди в другой вагон, где посвободней.

Спорить не хотелось, но и торчать на ногах тоже не было резону. Он раздумывал, как бы усовестить переселенцев. В это время раздался звучный голос:

— Урус, место тебе найдётся среди правоверных. Будь гостем.

Удивлённо оглянулся. В углу на широкой полке сидел человек в расшитом тёплом халате и высокой, отороченной мехом шапке дервиша. Соседи его, пожилые узбеки, потеснились, освобождая место. Аристарх пробрался в угол, положил свой мешок под голову и растянулся. После трёхдневной качки на море и знойного дня в Красноводске он был рад подремать под мерный перестук колёс.

Видимо, спал он порядочно. Когда проснулся, в вагоне было уже темно, в открытую дверь виднелись звёзды, мерцавшие на чёрной завесе неба. Поезд стоял. В дверях появился огонёк фонаря.

— А ну, готовьте билеты, господа пассажиры!

Кондуктор укрепил фонарь над дверью, а сам шагнул в глубь вагона.

— Кто и куда едет?

— А мы, мил-человек, пензенские, едем до наших новосёлов на Аму-реку.

— Билеты давайте! Сколько вас?

— Дак, мил-человек, у нас ребятишек много. А мужиков и баб девять человек.

— Давай билеты! Так, А ребята большие?

— Ребята — ребята и есть. Всякие.

— На них билеты брали? Вот на этого. Ему, видать, лет двенадцать.

— Да он несмышлёныш. Дитё — дитё и есть. Зачем балет?

— Иди и купи, а то оштрафую. Да у вас билеты в Чарджуй, а поезд этот идёт до Асхабада. Там сойдёте и будете ждать ташкентского.

Переселенцы всполошились, а кондуктор стал проверять билеты у остальных пассажиров. Увидев Аристарха, спросил:

— Чего забился сюда? Есть вагоны посвободней.

— Да я чуть не опоздал, на ходу вскочил.

Кондуктор ушёл, пригрозив пензенцам:

— Не возьмёте билет на парня — оштрафую. А ну живо в кассу!

Пожилой мужик послушно поплёлся следом за кондуктором, но тут же вернулся назад и спокойно лёг на полку. Проворчал:

— Дал… Пущай, говорит, едет…

Дервиш тихо запел. Голос его был приятным и звучным. Узбеки одобрительно кивали головами, посмеивались.

— Что за песня, дервиш? — спросил Аристарх.

— Песня Аваза Отар-оглы… хорезмийский поэт наш.

— О чём она?

— Слушай. По-русски будет так:

Аристарх от души расхохотался:

— Да ты, дядя, нашенский. Куда едешь?

— В Кизыл-Арват.

— Вот и я туда. Поедем вместе, у меня дружок потерялся, от поезда отстал.

— Нет, не потерялся, он в последний вагон сел… Тот, который раньше носил чёрную бороду.

— Откуда ты знаешь?

— Дервиш всё должен знать. Теперь твой друг с босым лицом и голова без волос.

На остановке слез с полки и встревоженный побежал к последнему вагону — хотелось проверить слова дервиша.

Степанова, обритого наголо, встретил на путях. Рассказал ему о своих подозрениях. Тот рассмеялся:

— Дервиш Сулейман Ширази! Наш до кончика своего колпака. Вместе из Баку едем, везёт нелегалку.

Весна пришла вдруг. Апрельские дни стояли ясные, задумчивые. Клочья белых пушистых облаков плавали в ярком синем небе и, туманя горячее весеннее солнце, смягчали жар его лучей.

По тенистой Куйлюкской улице шёл Ронин. Два года разъезжал он по обширной Российской империи. И вот вокруг всё родное, близкое… И эта своеобразная природа, и люди, с которыми сроднился и которых горячо полюбил.

На Соборке он, несомненно, встретит старых соратников. Там всегда проводили часы отдыха Древницкий, Бетгер, Краузе и другие бывшие сослуживцы.

Из задумчивости Ронина вывел весёлый голос:

— Кого я вижу! Капитан Ронин!..

Ронин поднял глаза, перед ним стоял полковник Кверис. Всё такой же монументальный, загорелый, с пристальным взглядом строгих глаз.

— Привет пограничному орлу! Давно ли покинули своё горное гнездо?

— Третий день околачиваю пороги военных канцелярий. Не могу добиться приёма у Самсонова.

— Это вам не Ярым-паша. Теперь всё по церемониалу делается.

— Послушайте, Ронин, вы куда путь держите?

— На Соборку. Там все новости можно разом узнать.

— Идёмте вместе. Надо разведать ситуацию в областном правлении. Понимаете, более десяти лет безобразничает бек Дотхо на Памире, а с ним нянчатся.

— Послушайте, это вашу статью печатали два года назад?

— Мою. Кроме статьи, были жалобы населения. Бека обуздали, попал под мой контроль. Я его на радостях на тридцать суток под арест закатал. Думал, образумится… А вам и спасибо начальство не сказало?

— Какое спасибо! Вызвали и голову намылили…

— И всё же неймётся? Опять жалобу привезли?

Они вышли к скверу.

— А это что такое? — удивился Ронин, глядя на диковинные сооружения из дерева и камня. — Кафе-шантан, что ли, собираются открывать? Это же профанация.

— Ну что вы, какой кафе-шантан! Осенью большая сельскохозяйственная выставка намечена, возводят павильоны. Это единственно, что я сумел узнать полезного в канцеляриях.

— Выставка? Неплохо. Кто инициатор?

— Ну конечно же, неутомимый Иероним Иванович.

— Краузе? Действительно неутомимый организатор. За всё берётся. В горах золото искал, свинцовую руду…

Собеседники остановились на аллее сквера, любуясь открывшимся видом. Могучие шарообразные карагачи шатром раскинулись по обочинам широкой Кауфманской улицы, осеняя тротуар.

— Так и не досказали, что привело вас к ташкентскому начальству? — напомнил Ронин, когда вступили на аллею сквера.

— Проделки деспота Дотхо. Никак не уймётся. Разорил население трёх провинций. Рода два назад он изувечил четырёх человек. Двух пришлось послать на лечение в Ташкент, кузнеца и его подручного, мальчугана. Тогда же бек послал своих нукеров собрать налоги вперёд за третий год. В провинции Вахан народ избил нукеров и выгнал их.