Алекс Хейли - Корни

Арафанг поднимал выпускников одного за другим. Наконец подошла очередь Кунты.

– Кунта Кинте!

Все глаза устремились на него. Кунта ощущал огромную гордость за своих родителей, сидевших в первом ряду, и за своих предков, покоившихся на кладбище за деревней, – в тот момент он сразу же вспомнил любимую бабушку Яйсу. Поднявшись, он прочел вслух стих с последней страницы Корана. Закончив, он прижал книгу ко лбу и произнес:

– Аминь.

Когда с чтением было покончено, арафанг пожал каждому ученику руку и громко объявил, что их обучение завершилось, мальчики переходят в третий кафо. Все собравшиеся захлопали в ладоши и закричали от радости. Бинта и другие матери быстро сняли покрывала с принесенных мисок и калабашей, наполненных вкусной едой, и выпускная церемония превратилась в настоящий пир.

На следующее утро Оморо поджидал Кунту возле загона с семейными козами. Указав на молодого козла и козу, Оморо сказал:

– Это подарок тебе к окончанию школы.

Кунта не успел поблагодарить, как Оморо уже повернулся и ушел – словно он дарил коз сыну каждый день. Кунта изо всех сил старался сдержать свою радость. Но когда отец скрылся из виду, он заорал так громко, что его новая собственность подпрыгнула и бросилась бежать – а за ней и все остальные. Когда Кунта всех переловил и пригнал на пастбище, его товарищи уже были там – и все хвастались своими новыми козами. Козы стали для них священными животными. Мальчишки вели своих коз туда, где росла самая нежная трава, представляя, каких крепких козлят они произведут на свет, а те своих козлят, пока у каждого из мальчишек не появится целое стадо, такое же большое и ценное, как у их отцов.

До следующей луны Оморо и Бинта оказались в числе тех родителей, которые пожертвовали третью козу арафангу, в благодарность за обучение сына. Если бы они были побогаче, то отдали бы даже корову, но они знали: арафанг понимает, что это им не по силам – как не по силам всем жителям бедной деревни Джуффуре. Некоторые родители – рабы, не имевшие и того – вообще ничего не могли предложить, кроме собственных рук. В благодарность они отработали на полях арафанга целую луну, и он с удовольствием принял их дар.

Луны складывались в сезоны, прошел очередной дождь, и вот мальчишки из кафо Кунты уже принялись учить кафо Ламина искусству управления козами. Долгожданное время приближалось с пугающей скоростью. Дня не проходило, чтобы Кунта и его товарищи с тревогой и радостью не думали о празднике урожая, после которого мальчики третьего кафо – от десяти до пятнадцати дождей – должны были отправиться куда-то далеко и через четыре луны вернуться оттуда настоящими мужчинами.

Кунта и все остальные старались вести себя так, словно их ничего не беспокоит и не тревожит. Но думали они только об одном. Они жадно ловили каждый знак и каждое слово взрослых, которые дали бы понять, что ожидает их впереди. В начале сухого сезона, когда несколько мужчин на два-три дня покидали Джуффуре, а потом возвращались, не говоря ни слова, мальчишки начали нервничать – особенно после того, как Калилу Контех услышал, что его дядя говорил о необходимости ремонта ююо – деревни, где мальчики становились мужчинами. Деревня эта стояла заброшенной почти пять дождей со времени окончания последней церемонии. Еще больше волновались отцы: совету старейшин предстояло выбрать кинтанго, старейшину, который будет проводить ответственную церемонию. Кунта и другие мальчишки не раз слышали, как их отцы, дядья и старшие братья почтительно говорили о кинтанго, который руководил ими много дождей назад.

Незадолго до уборки урожая все мальчишки из третьего кафо возбужденно рассказывали друг другу, как матери, не говоря ни слова, обмеряли их головы и плечи специальной лентой. Кунта изо всех сил старался не вспоминать то утро пять дождей назад, когда новоиспеченные козьи пастухи со страхом наблюдали, как танцоры-канкуранг в страшных масках, с дикими криками потрясая копьями, вытаскивали дергающихся мальчишек третьего кафо из хижин с мешками на головах и уводили из деревни.

Вскоре тобало возвестил о начале уборки урожая, и Кунта присоединился к остальным жителям деревни на полях. Ему нравилась тяжелая работа – он был занят и слишком уставал, чтобы думать о том, что ждет его впереди. Но когда урожай был убран и начался праздник, ни музыка, ни танцы, ни пиры не доставляли ему радости, как остальным. Праздник был ему не праздник. Чем громче становилось веселье, тем более несчастным Кунта чувствовал себя. Последние два дня праздника он вообще провел в одиночестве на берегах болонга, швыряя камни в воду.

Вечером накануне последнего дня праздника Кунта сидел в хижине Бинты, молча доедая тушеные земляные орехи с рисом. Вошел Оморо и встал за ним. Уголком глаза Кунта заметил, что отец поднимает что-то белое. Не успел он обернуться, как Оморо натянул ему на голову длинный белый мешок. Ужас сковал Кунту. Он ничего не мог сказать. Он чувствовал, как отец взял его за плечо, поднял, повел назад и толкнул на низкий стул. Кунта плюхнулся на стул с облегчением. Колени у него дрожали, а голова кружилась. Он слышал свои короткие вздохи, зная, что если пошевелится, то свалится со стула. Он сидел очень тихо, стараясь привыкнуть к темноте. Он был настолько напуган, что темнота казалась вдвое темнее. Верхняя губа у него повлажнела от дыхания в плотном мешке. И тут Кунта подумал, что когда-то такой же мешок натягивали на голову его отца. Неужели Оморо тоже был так напуган? Кунта не мог себе этого представить. Он стыдился того, что может опозорить род Кинте.

В хижине было очень тихо. Борясь со страхом, от которого сводило живот, Кунта закрыл глаза и сосредоточился на том, что происходило вокруг. Ему хотелось услышать хоть что-то. Ему показалось, что он слышит движения Бинты, но он не был в этом уверен. Он гадал, куда делись Ламин и Суваду – они-то не могут вести себя так тихо. Наверняка он знал только одно: ни Бинта, ни кто-нибудь другой не станут с ним говорить и уж точно не снимут мешок с его головы. А потом Кунта подумал, как ужасно было бы, если бы кто-то снял этот мешок и все увидели, как он напуган. Тогда люди могли бы решить, что он недостоин звания мужчины и не может идти вместе со своими товарищами.

Даже ребята возраста Ламина знали (Кунта сам говорил ему), что происходит с теми, кто оказывается слишком слаб и боязлив, чтобы выдержать испытание, которое превращает мальчиков в охотников, воинов, мужчин – за двенадцать лун. А что, если он не выдержит? В горле Кунты пересохло от страха. Он вспомнил, как ему рассказывали о тех, кто не выдержал испытания: к ним до конца жизни относились как к детям, хотя они стали совсем взрослыми. Их сторонились, им не разрешали жениться и иметь детей. Такие люди обычно покидали деревню – раньше или позже. Они никогда не возвращались, а их отцы, матери, братья и сестры никогда о них не говорили. Кунта представил, как бредет из Джуффуре, как жалкая гиена, проклинаемый всеми. Эта картина была слишком ужасна, чтобы о ней думать.