Оскар Хавкин - Дело Бутиных

Что касается Татьяны Дмитриевны, то ее мир после смерти Маурица ограничился деревянным домом и окружающим этот дом садом. Да еще братья доверили, учитывая ее агрономические знания, ферму за городом, на берегу Нерчи. Так что и она большей частью отсылала всех к Марье Александровне, ежли к ней обращались по мелочам домашнего хозяйства.

Можно было лишь догадываться, что широкая общественная деятельность старшей невестки и золовки — Татьяна Дмитриевна, например, вела широкую переписку с садоводами всей России, обменивалась семенами со знаменитыми ботаниками из Франции, Англии и Австрии, — что именно это обстоятельство угнетало жену младшего Бутина. К тому же и Капитолину Александровну, и Татьяну Дмитриевну братья все же привлекали к своим деловым заботам. Они и на приисках бывали, и даже на ярмарки ездили. Бывало, братья в отсутствии, и тогда безукоризненно одетый и чисто выбритый Дейхман, или озабоченный, сбившийся с ног простоватый Шилов, или громкоголосый вахлак Иринарх в долгополом сюртуке спрашивают Капитолину Александровну по каким-нибудь срочным предприятиям фирмы. А нет Капитолины Александровны, то и в деревянный дом в саду сунутся. Управляющие, конторщики к ним с превеликим почтением, не просто как к родственницам братьев, а как к понимающим в деле «соправительницам». А к ней — с чем-нибудь пустяковым, третьеважным: насчет соленья огурцов или приготовления голубикового варенья. Она и не пыталась вникать в дела фирмы. Это для нее мир чужой, не ее ума. И все же не деловые преимущества невестки и золовки были для нее главным злом. И в доме все приняли ее с уважительностью и доброжелательностью, как члена семьи. Тут вмешались обстоятельства более жестокие и необоримые.

Сонюшка была болезненно-порывистой, она отдавала любви каждый вздох, каждый трепет тела, казалось, вот сейчас она умрет: «Ах, как хорошо, как хорошо», — произносила она еле слышно. Он удивлялся, как могут ее слабые тонкие руки обнимать его так, что он задыхался. Будто каждое объятие последнее.

У Марьи Александровны было молодое, здоровое и крепкое тело. Но она принимала его любовь как должное, обязательное, в ней самой чувство пробуждалось долго, медлительно. Она словно стеснялась открытости и свободы как чего-то неприличного и излишнего. Будто в ночных супружеских объятиях содержится нечто постыдное и недозволенное. Недолго длилось то время, когда Марья Александровна свободно распахнулась теплотой и радостью, — это когда друг за дружкой пришли Сашенька и Милочка. Да и у всех — у хозяев, у прислуги, гостей — было такое ощущение, что большой дом на Соборной зазвенел, сдвинулся с места под музыку и пение и отправился в прекрасное путешествие в теплые края! Так давно не верещали детские голоса в бутинских покоях! Потом голоса умолкли, музыка оборвалась, дом вернулся на старое место, а Марья Александровна замкнулась в себе еще упорней, еще безответней. Внутренне она винила род Бутиных. В дни скорби, охватившей дом, Михаил Дмитриевич ловил непримиримые ледяные огоньки в глазах жены, когда она оглядывала за столом сидящее вкруг семейство. По какой причине брак старшего оказался бесплодным? Почему у золовки, при ее двух мужьях, ушедших в загробье, не явилось потомства? Почему бутинские женщины умирают в молодые годы?

Горе со временем приглохло, а холод и отчуждение остались, Сначала под предлогами недомогания, усталости, срочной заботы, а затем и без предлогов Марья Александровна стала запирать двери своей спальни на втором этаже. Больше от Бутина детей она не желала. С прекращением близости отчужденность возросла.

Бутин, беспрерывно занятый приисками и заводами, конторами и складами, денежными делами, не всегда отдавал себе отчет в том, насколько он одинок и сиротлив в личной жизни…

Осень и зима прошли в изнурительной работе, в нечеловеческом напряжении. Бутина в Нерчинске почти не видели.

Взмыленные лошади носили его с Шилки на Бодайбо, от Верх-неудинска к Иркутску, из Благовещенска в Зею. Неделями засиживался в Москве. Он объездил все прииски Товарищества, все винокуренные заводы, все торговые средоточия фирмы.

Чаще всего брал с собой в спутники молодого Ивана Симоновича Стрекаловского. Его познания в делах, его чудовищное трудолюбие, его способность въедаться в состояние любого хозяйства, его умение быть приятным и любезным и привлекать расположение и начальства и подчиненных, и мужчин и женщин, — все эти достоинства делали его незаменимым помощником в разъездах, имевших одну цель: выколотить деньги! Там подогнать. А там урезать. Что-то куда-то перебросить. Где возможно навести экономию. Требовать тут, просить здесь. Изловчиться, вывернуться.

Не очень чувствительно, но пришлось сократить расходы и по дому.

В каком бы конце огромной своей «империи» Бутин ни находился, в любой противоположной точке его воля, его повеления электризовали работников фирмы.

Из Иркутска он телеграфирует в Верхнеудинск уполномоченному Торгового дома Василию Семеновичу Кудрявцеву:

«Лед на Байкале толстый, скажите Меньшикову: чай отправлять. Транспорты пусть выходят».

В самой резкой и повелительной форме Бутин требует от уполномоченного фирмы в Благовещенске Иннокентия Котельникова: «Все расходы сократить, изворачивайтесь своими средствами».

Он встречает новый, 1883 год вдалеке от дома, в Томске, отпустив Ивана Симоновича к родным в Иркутск: «Мать вот не простит, привыкли Новый год всей семьей вместе!». Правда, Стрекалов-ский обещался сразу же воротиться после Нового года к Бутину в Томск, зная, что сейчас здесь самое опасное, самое топкое место для бутинской фирмы.

Из Томска шлет Бутин новогодние поздравления жене, брату, сестрам, невестке, всем домашним, друзьям и сотрудникам, с которыми привык проводить новогоднюю ночь вместе за праздничным столом.

«Прошу передать всем душевные пожелания в новом году — счастья, и чтобы фортуна раскрыла рог изобилия».

«Фортуна» — это отсрочка кредита до поры нового сезона золотодобычи. «Рог изобилия» — это сотни пудов намытого золота, превращенные в миллионы полуимпериалов, дарующих новую

жизнь потрясенному безденежьем бутинскому хозяйственному организму.

Так прочитали эту телеграмму старший Бутин, Шилов, Дейхман…

На все запросы управляющих и доверенных Бутин однозначно отвечает: «Денег нет». Или: «Касса пуста!»

С особенной ожесточенностью вел Бутин тяжбу с компанией «Русский Ллойд» в расчете получить страховые за погибший на пароходе «Августин» товар. Все же — двести тысяч рублей! Ими можно заткнуть пасть самым ретивым кредиторам! И, простив старые и новые грехи беспутному Иринарху, он шлет его в Москву вырывать страховые денежки. Иринарх бьется изо всех сил: кого-то угощает, кого-то подкупает, чьим-то женам подносит перстеньки и сережки, — и в конце концов отбивает весточку: «Обещают в феврале восемьдесят третьего».