Оскар Хавкин - Дело Бутиных

— Чтой-то ты лезешь, когда не зовут. Сгинь, Варвара!

Лицо у Варвары Фоминичны скуксилось, глаза взмокрели. Стрекаловский, мигом вскочив с места, подлетел к ней, расцеловал в обе щеки:

— Спасибо, хозяюшка, все у вас просто прелестно, а дочки — краше всех барышень в Петербурге.

И все женщины — мать и дочери — удалились, бросив на отца торжествующие взгляды.

Бутин кругообразно повел бородкой.

— Вот, Владимир Владимирович, учитесь обхождению. Вы бы так с нашей томской кредиторшей поговорили. В обе щечки бы ее!

— Ее, пожалуй, расцелуешь, — буркнул Толпыгин, — ты к ней всей душой, она к тебе всей спиной. Пониже спины, что ли, целовать!

Бутин рассмеялся, глянув на толстое багровое лицо своего томского уполномоченного, — нет, не Стрекаловский!

— Это о ком вы? — спросил вернувшийся к столу Стрекаловский.

— Да о ком еще? О дражайшей Евфимии Алексеевне! Верно сказано: от нашего ребра нам не ждать добра!

— Это вы о Корытниковой? Купеческой вдове? Которая вдруг ни с чего разбогатела!

— Почему же, говорите, ни с чего! На зерне и муке, на голоде! — сказал Бутин.

— Ох, оборотливая же она, — произнес Стрекаловский. — Коммерческий ум! Сколько помню, мы ей большую сумму должны!

— Полмиллиона кредита! — покачал головой Бутин.

— Ну что ж вы, Владимир Владимирович, за такие деньги стоит… — пошутил Стрекаловский. — Можно бы и… пониже спины-то!

— Вот и придется вам, Иван Симонович, пустить в дело свои таланты, — сказал Бутин, — и расцеловать и обнять. Хоть на колени ставайте, а добейтесь — двести пятьдесят тысяч даем в феврале из страховки, а остальную половину в августе — как только намоем золото! Могла бы, черт побери, и всю сумму потерпеть с годик, когда выправимся!

— Я ж о чем толкую, — вставил Толпыгин. — С энтой бабой повертишься! Только и твердит: «Будь взяхой, так будь и дахой! Это как, мол, у вас: дала взаймы, да назад не проси! У вашего господина миллионы, на что ему мои тыщи!»

— Знала бы, чертовка, что только на золоте и «Августине» миллион убытка.

Томские кредиторы были настойчивее всех. И томичей Бутин опасался более других претендентов. Томские купцы тесно связаны и с Москвой, и с Иркутском. Связи торговые, связи партнерские, связи родственные. Стоит потерять доверие томских дельцов, тут же ринутся нижегородские, и верхнеудинские, и кяхтинские. Была б хоть какая возможность, сунул бы томичам сполна. Да ведь у Домби был один Каркер, а у Бутина их куча.

— Что ж, — сказал Стрекаловский, — попробуем, Михаил Дмитриевич, нанесем визит. Владимир Владимирович, распорядитесь занести в мою комнату сундучок с возка. Там такой костюм, загляденье: из синего букле, сюртук на костяных пуговицах, карманы прорезью, купчиха меня за вице-губернатора примет, ахнет и падет в мои объятья!

Сорокалетняя и довольно еще пригожая Евфимия Алексеевна хотя не ахала и не кидалась в объятия заявившемуся с визитом помощнику Бутина, но встретила обходительного и представительного молодого человека приветливо и чаепитием с клюквенным вареньем.

Однако ж в делах, верно, она была тверда и не промах. Сначала, как рассказывал Стрекаловский, упиралась, требуя немедленного возврата всего долга, грозилась, что обратится и туда и сюда, заведет адвокатов, но когда посланец фирмы обратился к ней с вопросом, желает ли она получить рубль за рубль или гривенник с рубля, она рассудила, что лучше подождать до обещанной в феврале половинной суммы. «А там не обессудьте, сударь мой, — сказала голубоглазая вдова, решительно поводя пышной грудью под легким дневным одеянием, — начну с Бутиных лыко драть!»

Узнав, что самая напористая и громкогласная заимодавица пошла на уступку, и другие томичи немного поостыли.

Поблагодарив супругу Владимира Владимировича за щи да кашу и наказав Толпыгину быть подипломатичней, не робеть и не падать духом, Бутин со своим удачливым сотрудником направился в Иркутск.

Были у Бутина колебания, куда прежде: в Иркутск или в Москву. Он знал, что в Трехсвятительском переулке у Красных ворот и в доме на Варварке ему всегда рады. Здесь он найдет и деловую поддержку, и добрый совет. Строгий и прямой Тимофей Морозов не погладит его по голове, сурово отчитает, легкого пути не укажет и к нелегким жертвам призовет. Но что дал бы отсрочку своему кредиту и не пошел бы на подрыв бутинской фирмы, — трижды готов побожиться Михаил Дмитриевич. Торговая Москва была еще сравнительно спокойна, а купеческий Иркутск бурлил. Надо спешить туда, где волнения и опасности.

Можно бы врозь, ему в Москву, а Стрекаловскому в Иркутск, но Бутин привык к своему помощнику, уверовал в его ум и ловкость, — ведь улестил купчиху! — вдвоем сподручней и покойней, вместе они и влиятельного Хаминова уговорят посредничать с иркутским купечеством, среди которого Иван Степанович свой человек.

Как глянет Хаминов, так глянет в массе своей и купеческое общество в Иркутске, — точно как толпыгинский зверский взгляд воздействовал на его семейство!

Не остановившись ни в Канске, ни в Ачинске, ни в Енисейске, ни в Нижнеудинске, где у Бутиных конторы и склады, они санным путем в трое суток достигли Ангары. Река уже стояла подо льдом, а город был словно укрыт снегами. Мороз доходил до сорока градусов, так что путешественники были рады, когда добрались до каменного, на квартал, дома под железной крышей у Тихвинской площади. Здесь их встретили с неизменным радушием.

Хотя бы то, что, услышав шум голосов и скрип полозьев, конский топ в воротах, Хаминов, надев теплый картуз, накинув тулупчик и натянув меховые домашние полусапожки, выбежал на крыльцо и встретил гостей прямо у экипажа и теперь раздевался в просторных сенцах-прихожей вместе с гостями. Круглое румяное лицо его, обрамленное кудрявой с прорыженкой бородкой, выражало неподдельную радость по случаю встречи с приятными людьми.

Как повелось у них издавна, Михаил Дмитриевич привез подарки и гостинцы всем обитателям хаминовского дома: казанскую шаль супруге Ивана Степановича, кофту красивой вязки для тещи и всякие сласти для всего семейства.

Пока готовили ужин и ставили самовар, Иван Степанович провел гостей в небольшую гостиную первого этажа рядом с кабинетом-конторой хозяина. И здесь, в покойных креслах, разговор располагал к незначительным отвлеченным темам или, во всяком случае, к началу беседы с мелочей, повседневщины, событий окружающей жизни, известий о знакомых, — прежде чем неизбежно перейти к тому делу, ради которого встреча.

Вот три года после большого пожара, почти весь город выгорел, а быстро застраивается, все-то каменные здания теперь строят! Лес да камень стали дороже золота! Цены вообще скакнули из-за недорода да голода, — и на скотское мясо, и на пшеничную и ржаную муку, и на овес, и на коровье масло, и на рафинад — на все припасы!