Тотырбек Джатиев - Пламя над Тереком

За месяц — две тысячи боевых вылетов! Это значит, что каждый экипаж полка за ночь делает два-три вылета.

— Что вас привело в авиацию, Евдокия Давыдовна? — спрашиваю командира полка. Мне хотелось продлить беседу.

— Сама не знаю, — улыбнулась она в ответ. Но в ее глазах я улавливаю грусть и усталость. — Родителей я лишилась рано, в двадцать втором году — тиф их унес. Попала в Ставропольский детдом… Училась неплохо. Детей любила. Мне пророчили, что буду педагогом. В педтехникум «сватали»… А самолет я увидела первый раз, когда мне уже было пятнадцать… Как-то летом босиком шла в село Бурлацкое. День был ясный, солнечный, много цветов в поле. Любовалась ими, песни напевала. И вот в небе зашумело. Подняла голову. Надо мною пролетал самолет. Смотрела я сама не своя: унес он меня на своих легких крыльях. С того дня я начала летать, конечно, мысленно. А потом долго мучилась, чтобы попасть в училище. Видимо, судьба… Окончила Батайское училище гражданского воздушного флота и была счастливой: летала на У-2. Это были наши первые учебные самолеты…

— А теперь командуете полком…

— Так уж получилось, — скромно продолжала она, будто никаких заслуг еще не имеет, хотя на груди уже сверкали ордена боевого Красного Знамени и «Знак Почета». — «Виновата» Марина. Знаете ее? Герой Советского Союза, майор авиации Марина Раскова…

— Кто же ее не знает!

— Она-то и затеяла создать полк «ночных фей», — засмеялась своей шутке Бершанская. — Сосватала меня сюда… И родился первый в истории мировой авиации женский полк…

— Товарищ командир полка, обед готов… Разрешите накрывать? — Возле нас остановилась смуглая девушка в военной форме. Получив «добро», она зыркнула глазами в мою сторону, ловко козырнула и, четко шагая, удалилась.

Евдокия Давыдовна взглянула на часы, поднялась, сорвала большущее розовощекое яблоко и подала его мне:

— Берите, товарищ капитан-лейтенант… В раю мы живем, а вы говорите: воюем… — Она обеими руками чуть-чуть приподняла ветку яблони, облепленную плодами и пригнувшуюся к влажной земле. — Сталинградцы… Вот кто воюет по-настоящему! А какую блокаду выдерживают ленинградцы! А легендарные севастопольцы? Что сказать о них?

— А мы разве плохо воюем под Моздоком, у Эльхотовских ворот? На перевалах Клухории? — с обидой заметил я. — Думаю, что не хуже других!

— Но и не лучше… Нам, кавказцам, еще придется показать себя. Клейст днем и ночью подтягивает резервы. Сколько техники и мотопехоты сконцентрировано под Моздоком и особенно в районе Эльхотово — Прохладное…

— Разрешите доложить, товарищ командир полка, — прервала нашу беседу та же смуглая девушка, видимо дежурная по части.

— Докладывайте, товарищ лейтенант.

— Военфельдшер Булычева выбыла из части: эвакуирует в тыл тяжелораненых…

«И у них не легче!» — подумал я про себя.

Обидно мне было, что я не смог повидаться с сестрой. Собрался уходить. Но хозяйка полка запротестовала:

— Что вы, капитан-лейтенант, без обеда? Ни в коем случае! Вы же в гостях у женщин. Идемте. Хоть поглядите на наших «орлиц»… К морякам они неравнодушны…

Столы были накрыты в саду под ломящимися от плодов деревьями… На скамейках сидели молодые девушки в офицерской форме, которая им очень шла. Почти у каждой на груди — боевой орден или медаль. «Нелегкая вам досталась, девушки, судьба…» Тяжелые думы нахлынули на меня как-то неожиданно, и я загрустил. Чувствовал, что девушки поглядывают на меня, ждут чего-то… Думают, наверно, что я скажу им что-нибудь радостное, веселое… А я бирюк бирюком…

Как-то неловко! Надо же было мне так растеряться, чтобы в душе пожелать: «Хоть бы кто тревогу поднял… Хоть бы «рама» пролетела… Побежали бы все в убежища… Тогда бы я был спасен от этих красивых сверлящих глаз!..» Но «спастись» не удалось: девушки все же «раз-говорили» меня…

…Возвращался к себе снова на попутных и всю ночную дорогу думал о девушках. Вставали в памяти новые знакомые. Таня Макарова и Вера Белик! Отважный экипаж— сотни вылетов на бомбежку и боевую разведку. Тонны сброшенных на голову врага бомб, десятки пробоин в их По-2… Книгу бы написать! Про Танину тайную любовь. Но почему я больше думаю о Тане, а не о других? Ведь вот та девушка, что из Киева, Розанова, зовут, кажется, Ларисой, Лара. Чем она уступает Тане или Вере? Или вот Вера Тихомирова?.. А черненькая Мэри Авидзба — летчица из Абхазии? В былые времена абхазка не имела права появляться там, где собирались мужчины, а девушка и вовсе не могла сесть за один стол с парнями… А Мэри летает, громит фашистскую нечисть… Летчица Магуба Сыртланова тоже откуда-то из горных мест… Жаль, что не расспросил ее. Да разве можно было расспросить и узнать всех, запомнить, кто из какой республики, какой национальности? И нужно ли было? Все народы нашей страны воюют. И в этом наша сила, неодолимая сила, сила дружбы, братства всех национальностей Советской страны. Яркий пример тому и этот женский полк.

Таня Макарова… Сколько в ней душевной щедрости, теплоты. Она рассказала мне историю своей любви. Они росли вместе, и она полюбила его. Кто не испытал это первое, светлое, как чистый родник, чувство! Кому не знакомы трепетные движения сердца! А он, Виктор, так и не узнал об этом. Теперь вот прислал письмо из госпиталя, не любовное, нет, просто соседское, дружеское. Я посоветовал Тане открыть свое сердце Виктору. Но она наотрез отказалась.

— Что вы?! Умру — первой не напишу… Мне хочется, чтобы он сам написал о любви… А я стихи хочу писать… Для себя. И никогда никому их не показывать…

Стихи… В них она сможет передать все, что чувствует… Мне тоже иногда хочется писать стихи, но я не умею делать этого. А Таня, наверное, в душе поэт. В небе у нее чкаловский почерк! А на бумаге? Не знаю, стихов она мне не читала. Прочла только письмо Виктора, в нем не было ни слова о любви, но он любит… Таня это чувствует, знает наверняка…

Ходит Таня легко, почти всегда смеется, любит петь… Подруги удивляются: откуда опа. первой узнает новые песни?.. И как их поет!.. Она могла бы стать артисткой, поэтессой, кем угодно, если бы не война… Кто знает, в какой час, в какую минуту угаснет ее талант, ее прекрасная жизнь, ее нецелованная любовь?!

Мне рассказывали о предпоследнем боевом вылете Тани Макаровой. Наступила ночь, южная осенняя ночь. Над Моздоком в черном, беззвездном небе — эскадрилья Серафимы Амосовой. Штурман сумела разглядеть ползущий к станции состав. «Иду на цель!..» — доложила она. На вражеский поезд полетели бомбы. Оторвавшись от состава, паровоз с двумя вагонами помчался к городу. Остальные вагоны перемешались. «Еще бы несколько бомб!» — подумала Амосова и повернула самолет к аэродрому. Но тут же ее По-2 схватили в клещи прожектора, отчаянно «залаяли» зенитки. Еще минута, и комэск, сраженный врагом, грохнет на землю. Неожиданно лучи прожекторов исчезли. Амосова отвернула самолет и вышла из сплошной полосы разрывов. Кто спаситель? Кто уничтожил прожекторы? Таня и Вера? Видимо, они! Другие находились дальше. Над мчавшимся паровозом все еще висела светящаяся ракета, отраженная вначале Амосовой. Но вот и паровоз с двумя вагонами полетел под откос. «Молодцы девушки!» — почти закричала Амосова. И тут же в клещах прожекторов оказался Танин По-2. Вокруг него — лавина огненных вспышек.