Тотырбек Джатиев - Пламя над Тереком

Холмик мерзлой кубанской земли, перемешанной со снегом, будто кто-то посыпал свежую могилу лепестками белых цветов. Вечная память тебе, героиня, дорогой мой человек, милая Аня Лахина!..

В моем сознании, словно кинокадры, промелькнули наши нечастые встречи. Я увидел Аню живую, такую отважную и такую красивую… Вот она под Моздоком в блиндаже распекает Попова: «Почему боец без каски на передовой?.. Где индивидуальные пакеты и медальоны?» В минуту отдыха, после боя, Аня поет. Гвардейцы слушают ее красивый, грудной голос… Потом наступающие цепи, гвардейцы поднялись в штыковую атаку… Свистят вражеские мины, жужжат пули… Аня взваливает па хрупкие плечи раненого и несет его под огнем… Скольким она спасла жизнь! Очень зримо увидел я ее в десанте под Гизелью. Комбат не пускал Аню… Она ухватилась за борт командирского танка и долго бежала рядом, кричала: «Возьмите! Ни за что не останусь! Остановитесь же!..» Пришлось взять. Попали в окружение. Кончились продукты. Что делать? Валяются на поляне в ничейном лесу убитые лошади. Аня посылает санитаров за кониной. И в блиндаже у голодных Диордицы и Попова неожиданно появляется дымящийся суп с красноватым мясом! «Откуда?» — «Лось мимо бежал… Санитары подстрелили…» «В окопы… бронебойщикам… всем по глотку супа и по куску мяса…» Лахина самым серьезным образом предупредила санитаров: «Кто проболтается, пристрелю!..» И до самого выхода из окружения никто так и не узнал, что она накормила весь батальон дохлой кониной.

Аня пришла в батальон Диордицы, когда они стояли в Беслане. Пришла добровольно, по велению сердца. 10 августа начались бои под Моздоком. Уже в первых боях все увидели в ней девушку необыкновенной отваги и мужества… Сейчас я подумал, что не знаю, где родилась Аня, живы ли ее родители и узнают ли когда-нибудь о том, как она воевала с фашистами, обстоятельства ее гибели… Наш святой долг, чтобы они узнали об этом… Чтобы о подвигах моих боевых товарищей узнали все люди…

Габати дошел до моря.

Здесь, на Таманском полуострове, группа гитлеровских войск «А» нашла свой бесславный конец.

8 октября 1943 года последние остатки разгромленных фашистских войск были сброшены в Керченский пролив.

Габати стоял на косе Чушка и смотрел в морскую даль. Чуть больше года прошло с тех пор, как он впервые надел матросскую тельняшку и стал гвардейцем морской пехоты. Тысячу километров прошел он по дорогам войны — от Владикавказа до Тамани.

С юга дует теплый ветер. Искупаться бы, да вода холодноватая, к тому же — ревматизм.

Тихо на море. Еще несколько дней назад части 11-го гвардейского корпуса прорывали «голубую», «берлинскую», «венскую» линии обороны. Оборона врага рухнула, и теперь Кавказ навсегда был очищен от фашистских оккупантов.

— Габати, эй, Габати!.. — звучит издали голос Вани Реутова. — Целый час тебя ищу…

Тахохов надевает бескозырку и не спеша идет навстречу своему другу. На ходу поправляет ремень с тяжелой морской пряжкой.

— Ты чего, Иван, раскричался? Должен же я попробовать на вкус морскую воду… Я зарок себе дал: Габати дойдет до Черного моря. Потому как он — черноморский моряк. А теперь можно и к старухе съездить.

— Генерал приказал срочно разыскать тебя, — умоляет Ваня. — Уже минут пятнадцать сидит. И время засек.

— Ну и как он, очень злой?

— Да нет. Улыбается…

В тот же день сержант морской пехоты Габати Тахохов выехал поездом в город Орджоникидзе с важным поручением командира корпуса Ивана Лукича Хижняка и с увольнительной из рядов армии.

До станции Минеральные Воды Габати еще жил воспоминаниями о последних часах, проведенных на морской косе Чушка, о трогательном прощании с боевыми друзьями. Когда расставался с Бета Цаллаговым, с капитаном Булычевым и Ваней Реутовым, не удержал стариковскую слезу. Нелегкое было прощание и с боевым генералом Хижняком. Иван Лукич не забыл позаботиться о том, чтобы Габати вернулся в свой колхоз на лошади, как и уезжал оттуда к линии окопных работ под Владикавказом. Должно быть, Бета рассказал генералу о том, как Габати горевал по Юлтузке, погибшей от фашистской бомбы в долине Ацылык.

— Вот, — сказал генерал, подавая пакет. — Это письмо во Владикавказ к моему другу, военкому Северной Осетии. Получишь хорошую лошадь и бричку. А второй пакет — с поручением….

В штабе корпуса Тахохову дали еще небольшую посылку с сургучными печатями. Сдать ее надлежало тоже военкому. В маленьком ящичке был драгоценный груз — медали «За оборону Кавказа» тем, кто лежит на излечении в госпиталях города Орджоникидзе, из числа воинов 11-го гвардейского корпуса. Почетное поручение!

На всех станциях и в продпунктах Габати пропускали без всякой очереди, потому что в воинском предписании ясно было сказано, какое важное задание выполняет моряк Габати…

…Сдав все бумаги и посылку военкому и получив взамен красноармейскую книжку и военный билет, ехал Тахохов в Майрамадаг.

— Н-но-о, Юлтузка, шевелись!..

Хорошая лошадь: масть караковая, большим правым глазом косит на оглоблю, сразу видно, что прежде ходила под седлом и еще не привыкла к упряжке. Не освоилась она и с новой кличкой, данной ей в память о погибшей Юлтузке.

Едет Габати и думает: «Вот приеду, угощу внучку Нифу и жену свою Чабу солдатским подарком — всякой снедью да шоколадом, который мне выдавали вместо табаку, как некурящему воину. Угощу, а потом приглашу к себе председателя колхоза и скажу:

«Ну, председатель! Ты думал, что Габати уехал на колхозной Юлтузке землю вывозить, а вернулся пешком? Нет, дорогой друг, Габати свою службу знает. А не собрать ли нам с тобой наших сельчан и не вспомнить ли добрым словом тех, кто покоится здесь, в нашей каменистой земле, кто защищал наш Майрамадаг, наши горы, нашу власть? Вы укрывались тогда в Суаргомском ущелье. Нелегко было там с детьми в холоде и в голоде. Но посмотрели бы вы, как мои друзья — гвардейцы и моряки — бились на пороге ущелья, чтобы не пропустить к вашим беззащитным шалашам и землянкам шакалов-фашистов! И умирали моряки и гвардейцы за то, чтобы спасти вашу жизнь!..»

Габати очнулся и увидел перед собой в осеннем наряде горные леса и поля, израненные воронками от снарядов и бомб. Сожженные танки и автомобили давно уже убраны. Спит Гизельская равнина, ждет земля весенней оттепели и мирного плуга хлеборобов…

Впереди уже виднелись знакомые очертания Майрамадага. Дрогнуло сердце: «Кто сейчас дома? Пишут ли сыны с фронта? Ведь война еще не окончена… Живы ли они?..»

Габати погнал лошадь рысью. Крепкие колеса армейской брички подпрыгнули на ухабистой дороге…

Над крышей его сакли вился белый дымок.