Тотырбек Джатиев - Пламя над Тереком

«Справится ли Елена Мазаник с заданием? Сумеет ли выбрать момент, не сробеет ли в самую ответственную минуту? Все говорило в пользу Елены Мазаник, но обстоятельства бывают сильнее нас».

Такие мысли теснились в моей голове, и отогнать их никак не удавалось…

Вечером, двадцатого сентября, я «продавала» Марии Борисовне Осиповой, которую под видом торговки-перекупщицы привела домой Валя, несуществующие модные туфли.

«Туфли» надо было продавать, потому что квартира была под тайным наблюдением гестаповцев, и все разговоры ими контролировались. Об этом меня своевременно предупредил Николай Похлебаев. О делах же мы говорили во дворе и на улице.

Когда Мария Борисовна уходила, я пошла с нею за ворота.

Тепло попрощавшись, вернулась домой. В ушах еще долго звенели ее слова: «Счастья тебе, Галя».

Настроение у меня было такое, что словами его передать просто невозможно.

Впрочем, его легко понять, если представить себе обстановку того времени, когда за каждым твоим шагом следит гестапо и жизнь всегда висит на волоске.

В такой обстановке в комнату, где ты живешь, приносят мину, предназначенную для самого фон Кубе. В этой мине часовой механизм, который надо завести за сутки до взрыва.

Если бы мне кто-нибудь из моих школьных подруг предсказал, что мне придется в жизни спать, подложив под голову мину страшной взрывной силы, я бы просто-напросто расхохоталась. А сейчас я готова была сама раскладывать карты и гадать, чтобы хоть на один день заглянуть в будущее.

Сон, конечно, не шел. Голова была ясной до предела. Все свое поведение разрабатываю до самых мельчайших деталей. Продумываю каждый свой завтрашний шаг. Ведь завтра утром я должна пронести эту страшную гостью в особняк Вильгельма фон Кубе.

Гаулейтер был точен и пунктуален. Я знала, когда он завтракает, когда сидит в своем кабинете, когда уходит в свой комиссариат, когда возвращается, ужинает, уходит на просмотры кинофильмов, спит. Самый глубокий сон у него — в два часа ночи.

Я с нетерпением, волнением и радостью ждала двух часов. Когда мои часы показали это время, я достала из-под подушки мину, еще раз осмотрела ее со всех сторон и с замиранием сердца вынула из нее небольшое колечко. Подождала секунду, перевела дыхание и приложила ухо к корпусу мины. Должен был включиться и заработать часовой механизм. Суточный завод. Ровно через сутки она со страшной силой должна взорваться и разнести вдребезги все, что будет вокруг нее. Но никаких признаков работы механизма. Еще прислушалась — тихо. Приложила к мине другое ухо — не тикает. Встряхнула ее слегка, приложила ухо — ни звука. «Исправна ли она?» — мелькнула тревожная мысль.

— Валя, — тихо окликаю сестру, — ты не спишь?

— Нет, — отвечает опа, — вздремнула немного, а сейчас сон прошел.

Я положила мину на постель, встала, подошла к Вале, прикрыла голову одеялом и шепчу ей в самое ухо:

— Часы не идут. Завела, а они не идут. Может, испортились?

Слышу в ответ:

— Может, погреть надо?

Снова вернулась к мине, легла, положила ее к себе на грудь — пусть согревается теплом моего тела.

Прошло полчаса. Снова приложила ухо к маленькому темному корпусу: не знаю, показалось или на самом деле едва-едва уловила что-то похожее на ход секундной стрелки. Обрадовалась. Снова подбежала к Вале:

— Идут!

Я уже настолько свыклась с этим маленьким темным предметом, что не только не испытывала страха, держа его на своей груди, но мне казалось, что я уже подружилась с миной.

«Собственно, почему я обязательно хочу услышать тиканье механизма, ведь меня Мария Борисовна предупредила, что механизм работает неслышно. А как же иначе? Если бы его можно было услышать, то, чего доброго, и враг может обнаружить и обезвредить мину».

С этими мыслями я успокоилась, снова положила мину под подушку и попыталась вздремнуть. Я не говорю — заснуть, но хотя бы вздремнуть. И это не удалось.

Утром я обернула мину в чистую марлю, положила ее в сумочку, прикрыла сверху красивым шелковым платком, взяла портфель, в него положила свое белье. Это для того, чтобы выиграть время, когда будут обыскивать. Вся прислуга, работавшая в особняке гаулейтера, подвергалась обязательному двойному обыску. Один раз обыскивали на первом посту, у входа во двор, другой — на втором посту, при входе в особняк. Обыскивали немецкие офицеры. Они обыскивали не только людей, работавших в особняке, но и вообще всех, кто приходил в дом к фон Кубе.

А четырем горничным, жившим в особняке гаулейтера, вообще не разрешалось выходить за пределы двора. Только одной мне разрешали жить на своей квартире.

По улице я шла быстро, даже немного весело. Ничего подозрительного не заметила и уверенно подошла к первому посту. Поздоровалась со стоявшими там двумя офицерами и протянула им портфель.

— Битте, господин офицер.

Он ответил мне поклоном и привычным жестом взял портфель. Они вдвоем внимательно и деловито начали шарить в моем белье. Мне хотелось поскорее «проскочить» этот пост, и я быстро заговорила:

— Иду в душ купаться, что вы так долго смотрите, женского белья не видели?

Офицер смутился и протянул мне портфель.

— Сумочку тоже будете смотреть? — спросила небрежно я.

— Яволь, — ответил офицер.

Я раскрыла сумочку и протянула ему. Он заглянул в нее, увидел шелковый платок и взял его двумя пальцами за кончик.

— Господин офицер, — проговорила я, — этот платок я хочу подарить фрау Аните. У нее завтра день рождения. Не трогайте его, пожалуйста, завтра я вам принесу такой же, даже красивее.

— О, день рождения фрау Аниты! — воскликнул офицер и начал обсуждать со своим коллегой, какой же подарок преподнесут они столь именитой фрау.

Так я миновала первый пост.

Офицер, стоявший у входа в особняк, видел, конечно, что меня обыскивали, но служба есть служба, и он приготовился обыскивать меня.

Он стоял на высоком каменном крыльце, на своем месте, и курил. Надо было отвлечь его от обыска, и на этот случай у меня был готов маленький план. Времени было в обрез. Девушки-прислуги уже начали заниматься своими делами по дому. И мне тоже нельзя запаздывать. Офицера я хорошо знала, не раз передавала ему сигары, которые удавалось стащить у его высокого господина — фон Кубе.

— Господин офицер, подите скорее сюда, — дружески и даже несколько фамильярно окликнула я его.

— Что, фрейлен? — спросил он, подходя ко мне.

— Вы видите эти красивые цветы па клумбах? — спросила я улыбаясь.

— Да, да, — оживился он. — Очень красивые, но у нас в Германии цветы лучше. И солнце там по-иному светит.

— Выручайте меня, господин офицер, — проговорила я шепотом. — Я запоздала, а клумбу не полила. Полейте, пожалуйста, пока здесь никого нет, а я вас сигарой угощу. — И, достав из сумочки сигару, протянула ему: — Берите, берите, завтра я вам две дам, только полейте клумбу.