Гусейн Наджафов - Лодки уходят в шторм

— А на кой ляд тебя в "ревком" посадили? — побагровел Алексеев и засеменил вокруг стола. — "Не хотят воевать"! Вы бы больше митинговали! Это ж надо придумать, переговоры с большевиками устроили!

Жабин заерзал на стуле и с мольбой посмотрел на Хошева, ища у него защиты и заступничества. Хошев понял, что этот камушек и в его огород, и в отместку Алексееву бесстрастным тоном подлил масла в огонь:

— Теперь Мамедхан как пить дать возьмет Ленкорань и повесит Ильяшевича.

— Тьфу, типун тебе на язык! — дернулся Алексеев. "Сопляк! Усы отрастил, как у "батюшки"! Куда ему до него! Эх, был бы "батюшка" во главе нашего воинства, он бы избавил нас от большевиков, как в прошлом году спас от мусаватистов. Да где там! Того и гляди, расстреляют. Вот и цацкаемся с этим франтишкой. Мужчина должен потом пахнуть, а от него бабой пахнет… Однако он верно говорит, чего доброго мамедханы скинут большевиков, потом попрут на Мугань…"

Алексеев остановился возле стола:

— Вот что, надо нам идти на поклон к мусульманам, объединиться с ними, как говорил англичанин Ролсон, и общими силами душить Советы. А там видно будет…

В тот же день нарочные поскакали во все русские и азербайджанские села, приглашая представителей сельских общин на съезд.

5 июля в Пришиб съехалось более трехсот делегатов. Съезд принял воззвание к мусульманам, прося их объединиться с русскими для "дружной совместной работы": "Мы призываем вас во имя блага нашей общей родины сплотиться с нами". Воззвание к мусульманам отпечатали в кустарной типографии Пришиба и разослали всем сельским общинам.

Партизаны Герматука, отступая под ударами мусаватских банд, подались в непроходимые леса. Отряд Гусейн-али расположился на большой поляне, недалеко от ущелья, по дну которого стремительно бежала бурная река. Среди могучих деревьев, увитых лианами, партизаны соорудили шалаши, вырыли землянки. Вместе с партизанами жили их семьи. Женщинами верховодила бойкая "амдосты" Салмана, жена его дяди — Етер. Теперь, после смерти матери, Салман называл ее "баладжа-мама" — маленькая, младшая мама.

Салман нигде не находил себе места. Он часто бывал на кладбище, на могилах матери и Багдагюль. Это приносило некоторое облегчение, но ненадолго. Через день-два все же он решал еще раз навестить могилы, хотя это и было связано с большим риском, поскольку кладбище начиналось сразу за селом, занятым бандой Мамедхана. Но ни Гусейнали, ни тетка Етер не перечили ему. Обычно Салмана сопровождал Сергей, он садился где-нибудь в сторонке и ждал: Салман любил один побыть у родных могил.

В то утро Сергея не было, и Салман отправился без него. Дойдя до опушки леса, он пересек дорогу и подошел к высоким островерхим, побуревшим от времени могильным камням.

Ночью прошел дождь, от земли веяло душным, влажным испарением. Холмики свежих могил немного осели, покрылись тонкой корочкой, сквозь которую с трудом пробивались нежные ростки трав. Салман подошел к двум могилам, стал между ними у изголовья, погладил рукой шершавые камни.

— Мама, Багдагюль, опять я пришел к вам, — печально прошептал он. — Я еще не отомстил за вас. — Он вытащил из кармана четыре патрона, подбросил их на ладони: — Эти пули жгут мое сердце…

В тот день, когда он узнал о зверском убийстве Агагусейна-киши, матери и Багдагюль, он над их могилами вытащил из нагана три патрона и поклялся, что не успокоится, пока не всадит их все, один за другим в своего кровника Мамедхана.

Салман поднял с земли небольшой острый камень и, по народному обычаю, нацарапал черточку на надгробиях всех трех могил: матери, Багдагюль и Агагусейна-киши. Он направился было обратно в лес, как вдруг внимание его привлекли всадники, проскакавшие по дороге, ведущей в село. Салман решил незаметно пробраться в село, разузнать, что там происходит, а заодно посмотреть, все так же ли заколочены ставни и двери родного дома, или разбойники сорвали их с петель, опоганили дом. Салман понимал, как опасно идти в село, занятое бандой Мамедхана, но страха не испытывал. В шестнадцать лот безрассудство и бесстрашие сопутствуют друг другу. К тому же револьвер в нравом кармане брюк тяжело бил по ноге, в случае чего Салман сумеет постоять за себя!

Салман подошел к крайнему двору и, перемахивая через низкие камышовые плетни, разделявшие дворы, таясь за деревьями, стал пробираться к своему дому.

Вдруг по улице проскакала группа всадников. Немного погодя со стороны сельской площади донеслись радостные восклицания, раздались ружейные выстрелы, залаяли собаки. Любопытство повлекло Салмана к площади. "Чего они палят? Гостей встречают, что ли? Может быть, у Мамедхана день рождения?" Салмана залихорадило от отчаянной мысли, завладевшей всем его существом: убить Мамедхана! Подкрасться и выстрелить в упор! А йотом… Ему вдруг отчетливо вспомнилось наставление Гусейнали партизанам: "Помните, что говорил Кер-оглы? "Осторожность — украшение героя". "Но я должен отомстить ему, — мысленно возразил Салман командиру. — А потом, потом будь что будет!"

Окинув прощальным взглядом родной дом, Салман напрямик, дворами направился к усадьбе Мамедхана. Он спрыгнул с высокого, сложенного из речного булыжника забора и не сразу сообразил, что находится во дворе моллы Керима. Притаился за кустарником, осмотрелся. На веранде старуха раскатывала тесто для лаваша; под навесом у очага хлопотала молодая женщина; у открытых ворот стояли на привязи две низкорослые лошади. Салман, пригнувшись, побежал вдоль забора к соседнему двору и вдруг лицом к лицу столкнулся с моллой Керимом, который возвращался в дом после омовения.

— Вахсей! Кто ты? — вскрикнул молла, выронив афтафу [17] Афтафа — кувшин для омовения. .

Салман, ничего не отвечая, добежал до забора, обдирая ногти, подтянулся и перебросил тело в соседний двор, купца Мешади Аслана.

Молла Керим, узнав Салмана, заорал во всю глотку:

— Держите его, держите!

Салман упал на розовый куст, поцарапался о колючки.

Вскочил, вытащил револьвер, приготовясь стрелять в каждого, кто преградит ему путь, и побежал. Вдруг сильный толчок в спину свалил его с ног. Падая, Салман выронил револьвер. И тут же он почувствовал, как огромный пес, спущенный с цепи моллой Керимом, рвет в клочья его одежду и тело. Салман пытался отбиться от собаки, но не мог.

На крик моллы Керима из дома выбежали Мешади Аслан и его сыновья, близнецы-верзилы. Прибежал запыхавшийся молла Керим.

— Ах щенок! Богохульник! — злорадствовал он, оттаскивая разъяренную собаку. — Попался?

"Как глупо влип! Сам полез в их пасть. Теперь разорвут собаками, от них пощады не жди. А наши даже не узнают, куда я девался, что со мною стало", — думал Салман, тяжело подымаясь с земли.