Гусейн Наджафов - Лодки уходят в шторм

Молла Керим крикнул сыновьям Мешади Аслана:

— Что стоите? Хватайте его, бейте сукиного сына!

Те рады стараться: скрутили Салману руки за спину, повалили на землю и стали пинать по голове, бить чем ни попадя.

— Говори, зачем забрался в мой двор?! — визжал молла Керим, норовя вцепиться в него костлявыми пальцами.

"Эх, револьвер потерял, я сказал бы тебе, зачем пришел!" — сокрушался парнишка, увертываясь от моллы.

Наконец сыновья Мешади Аслана связали Салмана по рукам и ногам.

— Хан-эфенди обрадуется тебе. Тащите его! — злорадствовал купец.

Перед особняком и во дворе имения Мамедхана толпилось много вооруженных людей. Двое бандитов, засучив рукава, свежевали барана, в летней кухне женщины возились у казанов, источавших аромат риса. Он смешивался с запахом жареного мяса и лука.

Появление моллы встретили шутками:

— Ай молла-ага, это что за диковинную рыбу выудили вы?

— Красную рыбу, большевистскую, — засмеялся молла. — Как раз к столу хана-эфенди. Постойте здесь! — бросил он близнецам и поспешил в сад.

Лежа на земле со связанными руками, весь ободранный, Салман видел, как молла Керим подошел к кюля-франги — летней беседке на высокой вышке.

В беседке, устланной коврами, на мягких тюфячках и мутаках сидели вкруг Мамедхана его гости — предводители мусаватских банд в английских и турецких френчах и гимнастерках, перепоясанные патронташами, в барашковых папахах. К началу июля в их руках находились весь горный Талыш, Себидажский и Ленкоранский участки уезда, кроме узкой прибрежной полосы и нескольких сел, прилегающих к Астаре и Ленкорани. Такой представительный совет собирался впервые. Помимо Чер Усейна Рамазанова, Гаджи Османа и Халилбека, которые с самого начала действовали сообща, к Мамедхану приехал полковник Джамалбек, отряд которого недавно высадился в Астаре, и Аскероглы Шахверан из горного Лерика. Этот "горный орел", как величали его ленкорановские ханы, всего несколько дней назад присоединился со своими пятьюстами всадниками, вооруженными не только английскими пулеметами и карабинами, но и двумя легкими горными пушками, к отряду Мамедхана.

— Ассаламун алейкум! — почтительно приветствовал их молла.

— Ваалейкума салам, — нестройным хором ответили гости.

Мамедхан недовольно посмотрел на моллу. Он недолюбливал его, в особенности после кражи семейного серебра.

— Хан-эфенди, я поймал его! Он у твоих ног. Прикажи…

— О ком ты, молла Керим?

— Сын большевик Джаханнэнэ, урус Салман. Прикажи четвертовать этого богохульника.

Мамедхан нахмурился: "Не хватало еще того, чтобы он проболтался, как я по его наущению расправился с той ведьмой и девчонкой!"

— Послушай, молла Керим, ты же видишь, у нас важный разговор, а ты… какой-то мальчишка. Заприте его в конюшне.

— Я привяжу его к дереву!

— Хорошо, хорошо, ступай…

Под улюлюканье бандитов и аскеров Салмана поволокли на сельскую площадь, усадили спиной к высокому пню, оставшемуся от "святого" дерева, и крепко привязали. Рядом поставили аскера: следить, чтобы никто не дал Салману воды или хлеба. Поодаль, охая и ахая, стояли женщины с детьми. Они знали Салмана и сокрушались, сколько горя выпало на долю семейства Новрузовых.

А в это время предводители банд обсуждали недавние события в Ленкорани и воззвание пришибского съезда.

Полковник Джамал бек, как единственный кадровый военный, к тому же из Баку, говорил со снисходительным превосходством:

— Провожая меня, премьер-министр сказал: ваша задача не только выбросить большевиков из Ленкорани, но и заставить муганцев признать правительство Азербайджана. Если они дадут такое обещание, тогда что ж, можно принять их предложение.

Предводители почтительно закивали, но Мамедхан по праву хозяина полушутя возразил:

— Ай Джамалбек-эфенди, разве можно верить муганцам? Англичанин Ролсон что говорил Хошеву? Вместе с мусульманами — против большевиков. А этот сукин сын хотел и большевиков обмануть, и нас.

— В одной руке два арбуза не удержать, — солидно изрек Шахверан.

— А как же, как же! Вот и остался ни с чем, — засмеялся Чер Усейн. — Как говорится, собака убежала и веревку утащила.

Мамедхан зло посмотрел на него, ему показалось, что Чер Усейн намекает на его позорное бегство с Большого базара, и в отместку сказал:

— Верно, Усейн-гардаш, как говорят мусульмане, не досталось ни плова Али, ни плова Вели.

Пословица задела Чер Усейна за живое: по случайному совпадению его сыновей, убитых при погоне за ним, звали Али и Вели.

Джамалбек, не догадавшийся об оскорбительном подтексте этих безобидных пословиц, невольно подлил масла в огонь:

— И поделом ему!

— И Мамедхану тоже! — бросил Чер Усейн. — Вместо того чтобы еще тогда объединиться с нами, связался с Хошевым.

— Что старое вспоминать, — примирительно сказал Гаджи Осман.

— Это верно, — кивнул Джамалбек. — Давайте подумаем о завтрашнем дне. Как говорится, давайте договоримся обо всем на пахоте, чтобы не ссориться на току.

— Не сочтите, что я берусь учить столь почтенных господ, — вступил в разговор Халилбек, — но я думаю, пусть этот Хоши, или как его там, пусть он расправится с муганскими большевиками, а с ленкоранскими мы сами разберемся.

— Молодец, Халилбек, — похвалил Мамедхан. — Умное предложение.

— С помощью аллаха и благодаря стараниям Мамед-хана, — отвесил поклон в его сторону Халилбек, — наши силы приумножились, и мы сможем всей лавиной ворваться в Ленкорань…

— С трех сторон, с трех сторон! — подсказал Джамал-бек. — Окружить город с трех сторон и ворваться по сигналу всем вместе…

…Погода неожиданно испортилась. Солнце погасло синее небо стало ватно-серым, потянуло душной влагой. Со стороны моря и из леса, цепляясь за ветви деревьев, поплыли рваные, лохматые клубы тумана. Они все больше уплотнялись, и вскоре село потонуло в непроглядной белесой мгле.

Аскер больно ткнул Салмана в бок:

— Ты здесь?

Салман не ответил. Измученный болью, голодом и жаждой, он бессильно опустил голову на грудь и погрузился в забытье.

— Ты что, уснул или подох? — Аскер снова пнул его ногой в бок. Салман вскрикнул от боли. — Живой? Подох бы лучше! Все там гуляют, а я торчу здесь. Чего они не прикончат тебя сразу?

Салман понимал, что ему нет спасения. Ожидание расправы было куда мучительней, нежели боль и жажда. Боялся ли он смерти? Конечно. Страшно и горько было думать, что сегодня ты перестанешь жить. Но еще горше, до слез обидно было сознавать, что он так глупо попал в руки врагов, что он умрет не в бою, не отомстив кровнику. Его просто зарежут на утеху почетным гостям Мамедхана, как одного из тех баранов, что свежевали во дворе.

— Забыли о тебе, что ли? Пойду напомню.