Гусейн Наджафов - Лодки уходят в шторм

— Идите за мной! — бросил он ребятам и устремился наверх.

Войдя в просторный кабинет Наумова, Салман и Сергей увидели здесь всех членов Реввоенсовета, командиров частей и партизанских отрядов.

Наумов говорил;

— …поэтому Реввоенсовет разработал план одновременного наступления войск и партизанских отрядов… Что там такое? — оборвал он свою речь, увидев, как Гусейнали протиснулся к Агаеву и, жестикулируя, быстро заговорил. — Что случилось, Гусейнали?

Вместо Гусейнали ответил Агаев:

— Он говорит, что Гимназист Салман ходил в село Герматук. Там собрались главари мусаватских банд.

— И офицер, важный такой, — добавил Салман. — Джамалбеком зовут.

— О чем говорили? Не слышал? — спросил Лидак.

— Не знаю, они наверху сидели, на кюляфранги, а я внизу был. Там баранов резали, плов варили…

— Эхма! Чего ж нас не пригласили? — пошутил кто-то. По комнате прокатился смешок.

— Вай, дэдэ, вай! — всплеснул руками Гусейнали. — Они еще шутят!

— Погоди, Гусейнали, не кипятись. Продолжай, Салман, — сказал Наумов.

— Бандиты и аскеры при мне говорили, что теперь они вместе нападут на Ленкорань. Больше я ничего не слышал.

— Спасибо, Салман. Вы ступайте, ребята. А ты посиди, Гусейнали, послушай. — Салман и Сергей вышли. — Ясное дело, товарищи, эти шакалы сбежались не на запах шашлыка, нашей большевистской крови им захотелось. А позавчера, вы, наверное, знаете, в Пришибе устроила шабаш муганская контрреволюция. Съезд обратился к мусульманам, — Наумов потряс листовкой над головой, — с призывом объединиться для "дружной совместной работы". Медлить нельзя, товарищи! Командующий доложит вам план Реввоенсовета. Надо безотлагательно выполнить его. Прошу, Иван Николаевич.

— План Реввоенсовета предполагает следующее, — начал Орлов. — Партизанские отряды товарищей Бахрама Агаева и Бала Мамеда обороняют Ленкорань с юга от мусаватских банд. Тем временем ленкоранские войска ударят на Мугани по Николаевке, а кавэскадрон и партизанские отряды из Привольного и Григорьевки — по Пришибу и Астрахановке. Их поддержат партизаны Пушкино и других сел Белясуварского участка. Наша задача: разгромить контрреволюцию, освободить занятую ею территорию и обезопасить свой тыл для дальнейшей борьбы с внешней контрреволюцией. У меня все.

— Так. Ясно, товарищи? Вопросы будут? — спросил Наумов.

— У меня вопрос, — поднялся член Реввоенсовета Сергей Ломакин. — Я хочу спросить, почему кавэскадрон медлил выступать, когда хошевцы напали на Ленкорань. Видимо, в Привольном не все благополучно с революционной дисциплиной.

— Так ведь у вас с хошевцами уговор был, что они идут оборонять город от мусаватистов, — возразил председатель привольненского ревкома Матвеев. — А что получилось?

— Прискакали бы вовремя, такого не получилось бы, — упрекнул Блэк.

— Бабы не отпускали, — шуткой попытался разрядить обстановку Пономарев.

— И что смешного, не понимаю? — обиделся Матвеев. — Вы люди приезжие, не знаете наших условий. А ты, Иосиф, ты же наш, привольненский, хотя у тебя ни кола ни двора. Сам знаешь, сейчас разгар полевых работ. Почему, например, покойный Тимофей Иванович отменил мобилизацию? Вот то-то и оно!

— Погоди, Матвеев, ты одно с другим не смешивай, — возразил Ломакин. — Если такое повторится, тогда что же, план Реввоенсовета кошке под хвост?

— Ломакин прав, — поднялся председатель Реввоенсовета Наумов. — А для того чтобы такого не получилось, Реввоенсовет решил послать на места своих представителей. Вот ты, Ломакин, с группой товарищей отправишься в Привольное, поможешь товарищам навести порядок и будешь держать связь с нами. С этим вопросом, думаю, все ясно. Переходим к следующему…

"Да, человек не скотина, и словом убить можно", — думал Беккер, глядя на Нину Николаеву, сидевшую перед его столом. Она плакала, вздрагивая поникшей головой, терла глаза тыльной стороной ладони, громко шмыгала носом. Коротко остриженная, в старом, линялом ситцевом платье, не прикрывавшем ее круглых колен, обутая в стоптанные солдатские ботинки, она выглядела смешным подростком.

Её отец погиб в начале войны на германском фронте. Мать умерла с голоду в прошлом году. Из разоренной войной губернии девушка подалась на юг. Скитания привели ее в Ленкоранский уезд. Работала на рыбных ватагах. Едва образовалась ЧК, появилась на пороге кабинета Беккера с узелком в руке.

— Дядечка, вам работница не требуется?

— Какой я тебе "дядечка", — рассмеялся Беккер. Ее стриженная после тифа голова, запавшие от голода глаза, узелок и солдатские ботинки рассказали ему о многом, и он участливо спросил: — А что ты умеешь делать?

— Я все умею! И полы помою, и постирушкой займусь, и сготовлю, если что надо, — торопливо и бойко заговорила девушка, боясь, что ей откажут, как в других учреждениях, по которым она ходила с утра. Она понятия не имела, в какое учреждение пришла сейчас.

— Грамоте обучена? Писать-читать умеешь?

— А как же! Меня тятенька выучил.

— Ну, пойдем к "дядечке" начальнику, попросим его.

Нину Николаеву приняли на должность уборщицы.

Старательная и расторопная, она работала охотно, и сотрудники ЧК ласково называли ее иногда "Огонек" Вскоре ее начали привлекать к оперативной работе, давали поручения разведывательного характера, и смышленая девушка хорошо справлялась с ним.

— Не могу больше, не могу! — плакала Нина. — Я так любила Тимофея Ивановича, а про меня вон чего говорят. Лучше посадите меня, расстреляйте. Или я сама удавлюсь?

— Да перестань ты реветь, в конце концов! — рассердился Беккер.

"Что за страшная штука — клевета, — подумал он. — Кто-то со злым умыслом или по недомыслию пустит слушок, а он поползет по городу, разольется черным дегтем, замарает человека, — пойди обелись потом".

— На улицу хоть глаз не кажи. Куда ни пойду, все на меня пальцем тычут: "Вот она, убийца!"

— Да кто это говорит, кто?!

— Все так думают, — с укором посмотрела Нина на Беккера. — Разве я не понимаю?

— Вбила себе в голову черт знает что! — буркнул Беккер и отвел взгляд. "Ну, конечно, если все твердят одно и то же, и ты невольно усомнишься в человеке. Даже если и не усомнишься, просто начнешь расспрашивать, сочувствовать, утешать, и то ранишь его. Оклеветанный все равно что неизлечимо больной: утешения только напоминают о болезни. Ну чем ей помочь? Беда в том, что клевету невозможно схватить, наказать, пресечь. На каждый роток не накинешь платок…"

— Так и не дознались, кто убил Тимофея Ивановича? — спросила вдруг Нина, с надеждой глядя на Беккера.

— Нет пока… — Не мог он сознаться, что следствие зашло в тупик. Беккер задумался, вспоминая перипетии этого следствия.