Гусейн Наджафов - Лодки уходят в шторм

На четвертые сутки пути, 5 июля, Коломийцев сошел на астраханский берег.

Киров радостно обнял его:

— Ну, молодец, Ваня, вернулся. Садись, рассказывай как Москва.

— Трудно, очень трудно.

— Да, положение критическое. — Киров посмотрел на большую карту, которую прорезала жирная черная линия от Киева до Царицына с тремя широкими стрелами, обращенными к красному кружочку. — Позавчера Деникин экстренным поездом прибыл в Царицын и отдал так называемую "московскую директиву", объявил поход на Москву.

— Еще один поход на Москву! — усмехнулся Коломийцев, вспомнив рассказ Кирова о приказе Колчака: "Повелеваю идти на Москву". — Позавчера, говорите? Позавчера мы как раз проходили Царицын, — сказал Коломийцев, словно это имело какое-то значение.

— Владимира Ильича видел?

— Не пришлось.

— Как-то он там? — сочувственно произнес Киров, подумав, как должно быть трудно Владимиру Ильичу сейчас, когда над Москвой нависла смертельная угроза. — Два месяца назад я послал ему с нарочным банку икры, а он отдал ее в детский сад, — с улыбкой вспомнил Киров.

"А ведь и сам живет впроголодь — и возвращает подарки". Коломийцев разглядывал открытое с оспинками лицо собеседника. За месяц, прошедший после их первой встречи, оно еще больше осунулось. Забот у Кирова прибавилось. То и дело звонили телефоны, входили военные с донесениями с фронта. Отголоски боя отчетливо слышались здесь, в кабинете. Иногда от грохота позванивали стекла оков.

— Значит, опять в Персию? — спросил Киров, подписывая бумагу, принесенную его секретарем Шатыровым, — разверстку первых десятков пудов нефти, тайно доставленной из Баку. Этим делом он занимался лично.

— А как же! Иначе дезертирство получается, — улыбнулся Коломийцев. — Но на этот раз еду подкованным вовсю.

Киров с восхищением смотрел на этого высокого молодого человека, поражаясь, откуда в нем такая твердость духа и решимость с улыбкой бросаться в пучину сложной борьбы и новых испытаний после того, что он пережил.

— Ну, а как в Ленкорани, все спокойно? — спросил Коломийцев.

— По нашим сведениям, дела на Мугани осложнились. Из радиоперехвата узнали, что в Ленкорани шли какие-то бои. Убит наш комиссар Тимофей Ульянцев.

— Что вы говорите! — огорчился Коломийцев, близко к сердцу приняв весть о смерти незнакомого ему человека, о котором он слышал много добрых слов от Кирова. Вот и теперь он с печалью в голосе сказал:

— Мы потеряли ценного работника. Трудно предсказать, как теперь сложатся дела на Мугани.

— А ленкоранцы так рассчитывали увидеть вскоре на горизонте дымки Астраханской флотилии.

— Увы, с этим придется повременить. Норрис ужесточил блокаду Астрахани, — ответил Киров.

— Как, Норрис снова командует британскими военно-морскими силами на Каспии? А мне говорили, что в сентябре прошлого года, после бегства из Баку, он в Хамадане в сильном подпитии упал со второго этажа, разбил голову и сломал руку.

— Пьяному море по колено. Выжил. Теперь на лбу у него большой шрам, а правая рука не действует. Крепкий, видать, человек и очень упрямый, — не без иронии отметил Киров. — Презирает русских и в то же время страстно мечтает получить русский орден.

— Бакинские товарищи рассказывали, что англичане конфисковали почти все суда частных владельцев, вооружили их пулеметами и полевыми орудиями. И выкрасили одинаково: корпус в черный, а надстройки — в шаровый цвет. — Коломийцев усмехнулся: — Об этом "флоте" сложили скабрезные стишки:

— Этот, с позволения сказать, флот вкупе с бичераховским причиняют нам немало неприятностей.

— У Бичерахова тоже есть флот? — поразился Коломийцев.

— Есть, — кивнул Киров. — И командует им… казачий ротмистр! Некий Воскресенский.

— Воскресенский? Знаю его по Персии. Как же он командует флотом?

— А вот представь. В Петровске у стенки стоял его штабной пароход "Адмирал Корнилов". Матросы спьяна спалили его. В Красноводске на пароходе "Пир Алаги" команда устроила такой пир, что всю ее списали на берег. Шутки шутками, а хлопот у нас много. С падением Царицына неприятель помышляет взять Астрахань и двинуться вверх по Волге. Так что теперь наша главная задача — усилить оборону Астрахани с моря.

— Да, без помощи Астрахани муганцам придется крайне туго.

— Мы помогаем чем можем. Отправили несколько лодок с оружием, боеприпасами и деньгами, да не знаем, дошли ли они по назначению. Из каждых трех-четырех лодок одна непременно попадает в руки врага… — В карих глазах Кирова Коломийцев снова заметил печаль. — Был у нас замечательный товарищ Буниат Сардаров. Осенью прошлого года отправился в Москву, на Первый съезд коммунистических организаций народов Востока. Там его избрали заместителем председателя Центрального бюро большевиков мусульман. Весной он вернулся к нам, мужественно командовал отрядом мусульман во время белогвардейского мятежа… — Киров помолчал. — В апреле мы отправили его с группой коммунистов в Баку. Англичане захватили лодку и всех расстреляли… Путь по Каспию, ты сам знаешь, очень опасен и рискован. Но иного пути у нас на сегодня нет. — Киров снова помолчал. — Кое-что для ленкоранских товарищей повезешь ты. — Коломийцев согласно кивнул. — С вами поедет англичанин Отто Герман. Поможешь ему пробраться из Ленкорани в Баку.

— Когда можно выезжать?

— Так и рвешься в бой! — улыбнулся Киров. — Побудь дней десять, "Встреча" пока на ремонте.

— "Встреча" еще здесь? Хороший катер, и команда отличная. Сергей Миронович, как бы мне повидаться с товарищем Наримановым?

— Так он в Москве.

— Ну да! Эх, не знал… И прошлый раз не застал его в Астрахани.

— Да, тогда он был в Киргизской стопи, на партсъезде. А теперь его вызвали в ЦК по делам "Гуммета".

— Какая досада! Георгий Васильевич Чичерин настоятельно рекомендовал поговорить с ним.

— Да, товарищ Нариман большой знаток Востока. А ты повидайся с его земляками. Тут у нас много азербайджанцев-"гумметистов". В прошлом году после падения Бакинской коммуны перебрались сюда. Большая сила! Крепко помогают нам. Правда, кое-кого Москва вытребовала для работы в центральных органах. Слышал я, и Нариманова хотят забрать у нас. Ничего не поделаешь, Москва есть Москва. И все же отстаиваем каждого из них, они нужны для работы в Закавказье. Вот недавно вернулся из Москвы Дадаш Буниатзаде. Осенью прошлого года он был на приеме у Владимира Ильича, выступил от "Гуммета" на Первом съезде коморганизаций народов Востока, работал комиссаром по делам мусульман Закавказья при Наркомнаце. А у нас он был членом губкома, редактировал татарскую газету "Тартыш"… Колоритная фигура! Из рабочих, в прошлом камнетес, он самостоятельно овладел такими разносторонними знаниями — хоть сейчас наркомом просвещения назначай! — Киров тепло улыбнулся, вспоминая: — Как-то ночью захожу в редакцию, гляжу, читает "Войну и мир". И такой восторг написан на лице! "Ты читал это? — спрашивает меня. — Ты счастливый человек, а я вот только теперь приобщаюсь к этому прекрасному миру". Или, скажем, Гамид Султанов. Образованный, интеллигентный человек, тоже из рабочих. В Лейпциге институт окончил! Мы избрали его членом президиума губкома и губисполкома, заведует земотделом. Командовал мусульманскими отрядами… — Киров продолжал рассказывать об астраханских коммунистах-азербайджанцах, и, слушая его, Коломийцев поражался, как хорошо знает он каждого из них.