Гусейн Наджафов - Лодки уходят в шторм

Яков Горбунов был одним из тех, кто создал в Привольном партийную ячейку, революционный кавэскадрон. Сейчас он с грустью рассказывал об Алеше Джапаридзе, приезжавшем на Мугань для хлебозаготовок, о полит-комиссаре Тимофее Ульянцеве.

— Накануне боя за Ленкорань Тимофей Иванович послал меня и красноармейца Семена Иванова на Фор-штадт. Там штаб Хошева расположился и кулацкий "ревком". Как раз в доме Иванова. Брат его — офицер белогвардейский. Мы должны были сагитировать жителей, чтобы они не шли за Хошевым, держали нейтралитет. Очень не хотел Тимофей Иванович напрасного кровопролития. Пришли мы на Форштадт, собрали жителей и только начали говорить, как нас зацапали. Какой-то хорунжий, морда бандитская, приказал отвести нас на пустырь и пустить в расход. Разули нас, связали руки и повели. Идем и думаем: ну, все, поминай как звали. Вдруг слышим, скачет кто-то. Оглядываемся — офицер. Семен аж побледнел: "Брательник!" Каково из рук родного брата смерть принимать? А тот подскакал и командует: "Отменить расстрел, под арест шпионов! Я их сам допрашивать буду". Привели нас обратно, заперли в баньке, часового поставили. Под утро в городе начался бой. Слышим, с Перевала по Форштадту орудия бьют. Эх, думаю, все равно пропадать! Разбежался, толкнулся плечом в дверь, вышиб ее. Часовой с перепугу дал деру. И винтовку бросил. Подобрал я ее и скорей к маяку. К самому штурму подоспели. У меня на глазах Тимофея Ивановича сразило…

После завтрака старшие ушли в ревком, а Сергей и Нина вышли побродить, посмотреть, какое оно, Привольное.

Перед калиткой стояли босоногие мальчишки, разглядывая незнакомого парня и девушку. Кудрявый, смуглый паренек лет пятнадцати в косоворотке навыпуск и коротких холщовых штанах с завистью смотрел на буденовку и портупею, которые Сергей не снимал, несмотря на июльский зной. И, вероятно из мальчишеской зависти, он стал подтрунивать над Сергеем. Раскинув руки и подавшись назад, он насмешливо воскликнул:

— Ой, пацаны, держите меня, а то упаду! Глядите, какой комиссар с мамзелкой!

Мелюзга звонкоголосо подхватила:

— Комиссар! Комиссар!

— Цыц, малявки! — наморщив в улыбке конопатый нос, беззлобно прикрикнул на них Сергей.

— Что, что, что? — зачастил кудрявый и грозно двинулся на Сергея: — А ну, повтори, повтори!

— Врежь ему, Яшка, врежь! — подзадоривали пацаны.

Но Яша был не дурак, он понимал, что противник и старше и сильнее. Просто держал марку забияки. Подойдя вплотную к Сергею, он замахнулся. Сергей ловко схватил парня за шею, подсек ногой и повалил на землю, Яша задергал ногами, как перевернутая черепаха, и вытаращил глаза.

— Ты чего, ты чего, ты чего? Я ж пошутил…

Сергей отпустил Яшу и добродушно сказал:

— Знай наших! Больше так не шути.

— Нашел с кем связываться, — насмешливо бросила Нина. — Ты попробуй повали меня.

— Тебя? Нот еще, с девчонкой связываться! — усмехнулся Сергей и, нахлобучив на голову парня свою буденовку, дружелюбно спросил: — Ну что, Яшка, покажешь нам, что у вас тут интересного есть?

Польщенный доверием Сергея, Яша сразу почувствовал себя его старым другом.

— Пошли, пошли! А портупею дашь поносить? — закинул он удочку и обернулся к своим дружкам: — Ну чего, чего, чего вы тащитесь за нами?

Просторная площадь с синагогой, чайной и керосиновой лавкой — вот, пожалуй, и все достопримечательности Привольного, широко раскинувшегося вдоль двух параллельных улиц. Побродив по селу, ребята пришли к дому бежавшего в Баку кулака. Теперь сельчане называли этот дом "штабным" — здесь помещался привольненский ревком.

В "штабном" доме собрались все члены привольненского ревкома, командиры и комиссары пехотных частей и партизанского отряда, кавалерийского эскадрона и арт-батареи. Такие расширенные заседания здесь громко именовали "военным советом".

Ломакин хмуро слушал председателя ревкома Абрама Матвеева. Тот доложил собранию, что по решению Реввоенсовета ревком преобразован в Комитет военно-революционной обороны южной Мугани, и зачитал список его членов. В него вошли пятеро привольненцев, а из шести работников, присланных Реввоенсоветом, только он, Ломакин.

Этого следовало ожидать. Перед тем как отправиться сюда, Ломакин был на беседе у председателя Реввоенсовета Наумова. Шел откровенный разговор о трудностях, которые ждут ленкоранцев. Наумов предупредил, да это и не было новостью для Ломакина, что привольнепцы заражены болезнью местничества и не захотят выпустить из рук бразды правления. Конечно, на это у них были основания. Они приняли самое активное участие в апрельских событиях. А на съезде Советов никого из привольненцев не избрали в крайисполком — почти все руководящие посты заняли военные и партийные работники, присланные из Баку. В сущности, это было справедливо, так как последние имели больший опыт работы. Но привольненцы, как, впрочем, и многие другие муганцы, затаили неприязнь к "пришлым", которую еще больше разжигало окопавшееся в Пришибе и Привольном кулацкое охвостье, направляемое кулаком Алексеевым и ему подобными, нашептывавшими тут и там: "Видали? Для чужого дяди старались!" Распространяя всякого рода небылицы и ложные слухи, кулачье, как мышь — гору, изо дня в день подтачивало веру привольненцев в Советскую власть, в коммунистов. Кулаки призывали гнать "пришлых коммунистов", через которых, мол, все беды на Мугани, создать "Советы без коммунистов" и, как образец такой власти, сорганизовали свой "ревком" — в противовес привольненскому.

Словом, обстановка в Привольном, наиболее революционном селе Мугани, оставалась сложной, неустойчивой и опасной.

В такой обстановке в роли председателя Комитета обороны привольненцев вполне устраивал Матвеев, человек осторожный и осмотрительный. Неторопливые движения, медлительная речь Матвеева раздражали решительного, скорого на руку Ломакина, рассчитывавшего, что его, как члена Реввоенсовета, к тому же старшего по возрасту, изберут председателем.

Слушая Матвеева, Ломакин присматривался к нему. Что он знал о нем? Говорят, у его отца три десятины посевов и столько же риса, две десятины садово-огородных культур. Но зажиточным Матвеева не назовешь — эта земля кормит семьи трех братьев.

Ломакин перевел взгляд на Горбунова: "А у них ни одной десятины". Он вспомнил рассказ Якова и его матери о мытарствах семьи.

— Не тот хозяин, кто по земле бродит, а кто по ней за сохой ходит, — ответил Матвеев. — Пришибянам не до нас, у самих хлеба созрели. Да и куда им воевать, расколошматили их в Ленкорани. Теперь не скоро очухаются.

— То-то они третьего дня на съезд собрались и мусульман на помощь призвали, — вставил Горбунов.

— Может, пошлем разведать, что они замышляют? — предложил Матвеев.